— Доказывают сами себе, что они живы.
— Бьют во все колокола.
— Боюсь, у меня насчет ужина слабовато, — сказала она. — Найдется кое-что для салата. Можем сварить лапшу. И открыть банку рагу в соусе.
— Настоящий пир, достойный короля.
Рейчел принесла пистолет с собой в кухню и положила на стол рядом с микроволновой печью.
Она заранее закрыла жалюзи. Плотно-плотно. Бену нравился вид из этих окон — заросший зеленью двор, клумбы с цветущими азалиями и кустистые индийские лавровые деревья. Стена, огораживающая двор, была полностью закрыта буйной желтой и красной бугенвиллеей. Он потянулся к ручке, чтобы открыть жалюзи.
— Пожалуйста, не надо, — попросила она. — Так лучше, уютнее.
— Но ведь никто не может заглянуть сюда со двора. Там и стена, и калитка.
— Пожалуйста.
Он оставил жалюзи в покое.
— Чего ты так боишься, Рейчел?
— Боюсь? Я не боюсь.
— А пистолет?
— Я же говорила: я не знала, кто за дверью, и поскольку сегодня такой тяжелый день…
— Но теперь ты знаешь, что это был я.
— Да.
— Со мной ты справишься и без пистолета. Пообещаешь поцеловать раз-другой, и я буду паинькой.
Она улыбнулась.
— Наверное, мне надо отнести его в спальню, он там обычно лежит. А ты что, нервничаешь?
— Нет, но я…
— Вот начнем стряпать, и я его уберу, — пообещала Рейчел, но что-то было в ее тоне, что делало это заявление не столько похожим на обещание, сколько на попытку потянуть время.
Хотя Бен и был заинтригован и чувствовал себя слегка не в своей тарелке, он решил не давить на нее и ничего больше не сказал.
Пока он выкладывал рагу в маленькую миску, она поставила на плиту большую кастрюлю с водой. Они вместе принялись нарезать листья салата, сельдерей, помидоры, лук и маслины для салата.
Пока они работали, разговор вертелся в основном вокруг итальянской кухни. В их беседе не было привычной легкости, возможно, потому, что они изо всех сил старались делать вид, что у них легко на душе, и не думать о смерти.
Рейчел почти не поднимала глаз от овощей, работая с присущей ей естественной сосредоточенностью. Каждый отрезанный ею кусочек сельдерея был точно той же величины, что и предыдущие, как будто симметрия являлась необходимым свойством хорошего салата и улучшала его вкус. Бен, неравнодушный к ее красоте, делил свое внимание поровну между нею и работой. Несмотря на то что ей было почти тридцать, выглядела она на двадцать, хотя и отличалась элегантностью и осанкой дамы высшего света, не один год изучавшей на практике все то, что составляет подлинное изящество. Ему никогда не надоедало смотреть на нее. И не в том было дело, что она возбуждала его. Каким-то магическим, непостижимым образом она давала ему возможность расслабиться и увериться, что все хорошо в этом лучшем из миров и что впервые в своей жизни он по-настоящему счастлив и может надеяться, что это счастье будет длиться долго.
Неожиданно Бен положил нож, которым резал помидор, взял нож из руки Рейчел и отложил его в сторону, повернул ее лицом к себе, притянул, обнял и крепко поцеловал. Теперь на ее мягких губах был вкус не шоколада, а шампанского. От нее еще исходил слабый запах жасмина, но его уже перебивал присущий только ей чистый и приятный аромат. Он медленно провел руками вниз по впадине ее спины, ощущая упругие, точеные контуры ее тела под тонким шелком халата. Под халатом на ней ничего не было. Бен почувствовал, как его теплые руки становятся все горячее, как бы передавая ее жар через тонкую ткань его собственному телу.
На мгновение она прижалась к нему, словно в отчаянии, словно она одна в бушующем море, а он спасательный плот. Она вцепилась в него, влилась пальцами в его плечи. Затем этот момент прошел, она расслабилась, и ее руки стали гладить и ласкать его спину и плечи.