И, повернувшись к озеру, он сказал:
— Озеро Галилейское, тебе говорю Я: напои жаждущего, дабы ему не томиться во тьме и смерти, а развернуться цветком ради осуществления правды!
И тихое озеро, дремавшее, как огромный опал, среди блеска и зноя, вдруг дрогнуло, толкнув волну. И волна тихо всползла на берег, шипя, наполнила воронкообразную ямку и мягко отпрянула вновь.
— Истинно говорю тебе, — воскликнул Учитель, обращаясь к одетому в багряницы, — завтра же здесь будут цветы, как и тот, который в руке твоей!
Из уст того вырвался стон, как камень, катящийся в пропасть:
— Всеблагий! Когда-то я требовал от Тебя поклонения. Но позволь ныне мне преклонить колена мои, лишь допусти стать сторожем у красоты Твоей, дабы ее не помяли камни уже ползущей лавины!
Но Учитель ответил властно, как и тогда, в пустыне:
— Отойди от Меня, сатана!
И тот исчез, взметнувшись с утеса темным вихрем.
И Учитель подошел к цветоносному кустарнику, чтобы в последний раз насладиться его нежным дыханием, оживлявшим мысль и кровь сердца. И кустарник сбросил к его ногам все цветы свои с шелестом, похожим на подавленное рыдание:
— Се — идущему на Голгофу!
И тогда небо и земля, цветы и озеро, все, что улавливал глаз и ощущало ухо, благодатно дрогнуло, как грудь, полная очистительных слез.
— Се жертва — Жертве!
— Любви — от любви!
И, приняв цветок, Он медленно двинулся в глубокой задумчивости. Чтобы идти в Гефсиманский сад. А затем на Голгофу и крест.
Пусть такого искушения не было. Но разве оно не могло быть?
Старый археолог потерял зрение, разбираясь над этой рукописью, найденной при раскопках города, имя которого неведомо ни одной истории. Но в конце концов он разгадал ее странное содержание. Вот эта рукопись слово в слово.
«Я и мой дорогой ученик, мой молодой друг, вышли из дома ровно в полдень. Чернолицые рабы уже выводили со двора верблюда, навьюченного моими рукописями, моими научными препаратами, и стража дожидалась меня у дверей. Когда мой ученик увидел медные шлемы стражников, его лицо вновь омрачилось. Его скорбный взор внятно оказал мне:
— Тебя уведут сейчас, о мой учитель, и я никогда более не услышу звука твоего голоса! Никогда!
Он тяжко вздохнул, оглядев меня и стражников. Я презрительно пожал плечом. Этот город, где я родился и вырос, где я в продолжение долгих лет неустанно работал во светлое имя мысли, — этот город осудил меня сегодня утром на изгнание, на вечное изгнание.
Старейшины города осудили меня за жестокость.
За жестокость. Что такое жестокость? Все создано мыслью и все существует для нее одной. И кто же назовет жестоким виноградаря, срезывающего виноградные кисти, дабы приготовить из них наилучшее вино?