Однако в этот вечер Ирэн была особенно молчалива. Он никогда ещё не видел такого выражения на её лице. И так как необычное всегда тревожит. Сомс встревожился. Он кончил есть маслины и поторопил горничную, сметавшую серебряной щёточкой крошки со стола. Когда она вышла, Сомс валил себе вина и сказал:
— Был кто-нибудь сегодня?
— Джун.
— Что ей понадобилось? — Форсайты считают за непреложную истину, что люди приходят только тогда, когда им что-нибудь нужно. — Наверно, приходила поболтать о женихе?
Ирэн молчала.
— Мне кажется, — продолжал Сомс, — что Джун влюблена в Босини гораздо больше, чем он в неё. Она ему проходу не даёт.
Он почувствовал себя неловко под взглядом Ирэн.
— Ты не имеешь права так говорить! — воскликнула она.
— Почему? Это все замечают.
— Неправда. А если кто-нибудь и замечает, стыдно говорить такие вещи.
Самообладание покинуло Сомса.
— Нечего сказать, хорошая у меня жена! — воскликнул он, но втайне удивился её горячности: это было не похоже на Ирэн. — Ты помешалась на своей Джун! Могу сказать только одно; с тех пор как она взяла на буксир этого «пирата», ей стало не до тебя, скоро ты сама в этом убедишься. Правда, теперь вам не придётся часто видеть друг друга: мы будем жить за городом.
Сомс был рад, что случай позволил ему сообщить эту новость под прикрытием раздражения. Он ждал вспышки с её стороны; молчание, которым были встречены его слова, обеспокоило его.
— Тебе, кажется, все равно? — пришлось ему добавить.
— Я уже знаю об этом.
Он быстро взглянул на неё.
— Кто тебе сказал?
— Джун.
— А она откуда знает?
Ирэн ничего не ответила. Сбитый с толку, смущённый, он сказал:
— Прекрасная работа для Босини; он сделает на ней имя. Джун все тебе рассказала?
— Да.