Вы? Вы подмяли его, вы играли на его нервах, как на струнах, вы довели его до полного расстройства… Очень холодно и совершенно безжалостно. Сейчас он панически боится вас. А я… я думаю, что вы ошибаетесь в отношении Харкота, и миссис Уэнинг он вовсе не убивал… И еще я думаю…
Что вы думаете, Фенелла?
Думаю, что вы боитесь, как бы убийство Фредерики Уэнинг не повесили на вас! И то же самое мне сказала Айрис Берингтон. Вот уж кого дурой не назовешь! Как только запахло жареным, она слиняла, да так, что теперь ее не найдешь и с собаками. И правильно сделала, ничего не скажешь. Однако сложить два и два я могу и сама. Словом, вы боитесь, что в убийстве, этой женщины обвинят вас, и стараетесь изо всех сил перебросить подозрение на Харкота. Он для этого подходит как нельзя лучше. Только он не убивал, он просто не мог этого сделать… Он дурак, но не убийца. У него на это просто не Хватило бы смелости.
Беллами негромко рассмеялся.
— Очень интересный подход к делу. Мне как-то не доводилось слышать, что для убийства необходима смелость.
Она покачала головой.
Но я имела в виду не ту смелость… и не то, что убийца должен быть смельчаком, — возразила она. — И вы прекрасно это понимаете. Просто я хотела сказать, что у Харкота нет тех качеств, которые нужны, чтобы, попав в передрягу, выбраться из нее. Не то, что у вас! Он ведет себя как. испуганный ребенок! Он потерял голову и теперь в отчаянии готов схватиться за что угодно, желая спастись, даже сети на самом деле это лишь ухудшает его дела. Он не знает, что делать… И… я тоже не знаю… Как бы мне хотелось знать, что нужно сделать… — Она замолчала. Вид у нее был совсем несчастный.
Сделать для чего? — спросил Беллами.
Чтобы помочь ему… и себе, — ответила Фенелла. — Я понимаю, что это безрассудство. Останься у меня хоть капля здравого смысла, и я бросила бы его на произвол судьбы, а сама занялась бы своими делами. Но я не могу. Я по-дурацки влюбилась в него… но я верю, что, если ему помочь, он изменится и из него что-то получится. Видимо, ему никогда не предоставляли шанс… Вот я и хотела бы попытаться… — Она умолкла, глядя в пол.
Беллами неторопливо закурил очередную сигарету.
— Так. — Сказал он очень серьезно. — Все то, что вы только что сказали, Фенелла, свидетельствует о том, что вы его любите. Ну что ж… случается и такое. Однако не следует бояться за себя, Фенелла. Пока вам ничего не угрожает. Но скажите, вы знаете что-нибудь определенное о Харкоте?
— Очень мало, — сказала она. — Только то, что он сам о себе рассказывал вчера и сегодня. А боюсь я не за себя. Меня пугает все, что связано с этим убийством. Вы прекрасно понимаете, насколько опасно его положение. Если Айрис — а она настоящая хищница — будет свидетельствовать против него в суде, можно считать, что он уже повешен.
Она спрятала лицо в ладонях и зарыдала.
Послушайте же, что я скажу вам сейчас, Фенелла. Может быть, мои слова помогут вам, а может, и нет. В отличие от вас я знаю о Харкоте все, можете мне поверить. Так вот, самое худшее, что я могу сказать об этом человеке со всей определенностью, это то, что он — шантажист. Причем шантажист самого плохого сорта. Вам нравятся шантажисты, Фенелла?
Ну… Сперва нужно ответить на вопрос, почему он стал шантажистом. Ведь шантажистами не рождаются.
Беллами вздохнул, встал и взял шляпу.
— Я ухожу, Фенелла. Но прежде чем уйти, я хотел бы предупредить вас кое о чем. Вы стали на плохой путь, дорогая. Очень опасно любить человека вопреки тому, что он сделал и кем он является. Но вы, как и каждый из нас, вправе выбрать свою судьбу. И потом… у каждого человека есть что-то положительное; наверное, и Харкот не является исключением. И вот что я вам скажу. Если хотите, приезжайте с ним в "Малайский клуб" около восьми. Там вы встретитесь со мной, и я дам ему сто фунтов. Нужно, чтобы во время этой встречи он был трезв, вы должны об этом позаботиться. А потом… Я посоветовал бы вам поехать с ним куда-нибудь отдыхать. Поверьте мне, Лондон сейчас отнюдь не самое подходящее место для Харкота.
Она окинула его быстрым взглядом.
— Эти сто фунтов… Почему вы собираетесь дать их ему? — спросила она. — И потом… разве ему дадут уехать из Лондона? Разве его не арестуют?
Беллами улыбнулся ей. Это была спокойная, доброжелательная улыбка, в ней не было ни раздражения, ни пренебрежения. И снова Фенелла подумала о том, что в лице Николаса Беллами судьба столкнула ее с необычным человеком. С человеком, стоящим выше обычных человеческих забот и тревог. С человеком, которому дано право вынашивать замыслы, вовлекать людей в их осуществление, управлять ими, как марионетками, хладнокровно играть их судьбой, счастьем, может быть, жизнью и оставаться при этом спокойным, невозмутимым, ироничным… Кто он такой, этот Николас Беллами? Какая женщина может ему понравиться? И вообще способен ли он полюбить женщину?..
Ее размышления прервал голос Беллами, все такой же ровный, чуть хрипловатый. Продолжая улыбаться, он сказал ей:
— Ну что ж, Фенелла, я отвечу на ваши вопросы. Я собираюсь дать сто фунтов Марчу… или вам, мне все равно, чтобы он сделал то, что я велел ему. Он выучил свою маленькую роль и был готов сыграть ее. Но оказался слишком пьян, чтобы произнести хоть слово. Однако я не сомневаюсь, что он сказал бы то, что нужно, если бы мог. — Беллами направился к двери. — И его не арестуют, — бросил он с порога. — Я обещаю вам это Фенелла. А теперь разрешите пожелать вам спокойной ночи…