- Ляксей! Подсоби!
Ляксей спешился, помог, они перевалили убитого животом через седло с винтовками и пошли по улице, ведя двух коней в поводу, остальные казаки ехали следом.
Где-то в проулке вновь залились собаки, и казаки в седлах помчались на лай, взяв клинки на изготовку.
Большая женщина как бы очнулась, подошла широким шагом к ситцу и начала судорожно собирать его в охапку. Казаки столько награбили добра, что ситец им был ни к чему, они втаптывали в грязь материал, который ценился не меньше соли и спичек, а то еще и дороже.
- Не пропадать же добру! - сказала она, перехватив осуждающий взгляд Полины.
- Это же мародерство, - сказала Полина.
- Чего? - не поняла женщина. - Вы идите… Железную дорогу перебежите, а там орешник начинается. Ныне дюжа ядреные орехи народились. Еще есть. Пощелкаете.
Она понесла охапку зеленого материала в дом, около сорванных взрывом ворот посетовала:
- А мой мужик, как назло, в Рамонь поехал за поросенком. Придется ждать… Хотя соседи помогут, а то все со двора сопрут, как пить дать растащат.
Другой мерки у нее для народа не было. Кому война, а кому поросенок из Рамони.
- Дайте лопату, я похороню убитых товарищей! - потребовала Полина.
- Чего? - опять не поняла женщина, видно, она от взрыва и упавших ворот немного оглохла. - Да беги ты, пока цела! Тебя же видно, что ты жена комиссара.
Женщина унесла в дом материал, тут же вернулась, зычно закричала с крыльца:
- Матрена! Слышь! Да выходи, уехали казаки. Все окончилось. Вы-ходь! Матрена! Подь до меня, тут убиенные валяются, как бы заразы не было. А вы бегите, пока целы!
На соседней улице вновь возник яростный собачий лай, раздались выстрелы, возможно, и там произошла трагедия, как и на Пушкарской улице, тем не менее Полина не ушла, добилась от хозяйки лопаты, пошла на пустырь рыть общую могилу зарубленным новобранцам. Женщина и Матрена с соседнего двора помогали ей. Полина не могла поступить иначе, даже если бы ей пришлось разделить судьбу с павшими.
Сидорихины ушли из города в сумерках. Незамеченными перебежали железную дорогу, вдоль нее уже патрулировал казачий разъезд, задерживая всех, кто пытался уйти из города. Приказ был строгим: «Всех задержанных отправлять в контрразведку полковнику Белову. Оказавших сопротивление расстреливать на месте».
Позади остались тополя, с дерева на дерево с громким криком перелетали стаей скворцы, птицы никак не могли угомониться на ночь, их пугали выстрелы.
К полуночным петухам подошли Сидорихины к огородам Семилук.
Дом Сидорихиных стоял на краю села. Дом белел в ночи молодой соломой, остриженный, точно казак под горшок. Деревня - одна улица, рядом река Дон, через него горбатый железнодорожный мост на Курск. Деревня считалась небедной, о чем говорили с десяток каменных домов. Дон - понятие сложное, это не только река… Тут и русские деревни, и украинские села, ниже по течению начинались станицы Войска Донского, жители станиц считали упрямо реку казачьей, и если им говорили, что Дон - река русская, так как начинается в глубине матушки России, они смертельно обижались на подобные слова.
На левом берегу Дона были хлебные поля, на правом - в заливных местах - косили траву, пасли скот, выше по берегу раскинулись богатые бахчи с арбузами, тыквами и дынями. Город рядом, что ни вырастишь - все съедят горожане. На лошадях и быках возили на базары топленое молоко в продолговатых глиняных крынках, домашний творог, сливочное масло, битую птицу, картофель, огурцы и капусту, моченые яблоки.
Полина с сыном подошли к дому свекра при полной луне, дорогу высеребрило, постояли у калитки… Здоровенный, бандитского вида и поведения кот бело-черной масти по кличке Филипп признал женщину и мальчика, расхаживал хвост трубой, терся о ноги и мурлыкал. Собаку Сидорихины не держали.
- Что же делать, сынок? - сказала Полина. - Придется идти на поклон.