Жора бросился на землю, отполз в сторону и выкрикнул:
- Кто такой? Стрелять буду!
- Свои, свои, батюшка, не стреляй! Заблудилась я…
Женский голос показался Жоре знакомым.
- Кто такая? - снова крикнул он.
- Из Петергофа я… От немцев бежала… Заблудилась. ..
- Тетя Уля? Это вы? - Жора вскочив с земли.
- Я, родненький, я, - забормотала старушка.- А ты откуда меня знаешь?
- Я вас по голосу узнал. Это опять я, Жора Антоненко. Идите сюда. Здесь можно переночевать.
В сторожке тетя Уля рассказала, как по дороге в Ораниенбаум она сбилась с пути и снова попала в тот же лес.
- Надо же! Второй раз встретились! Я думала, ты уже к Питеру шагаешь, а ты эва где…
- Лешка не пришел, а мы условились вместе,- выкручивался Жора.
Перед тем как уснуть, тетя Уля долго ругала фашистов:
- Глаза им надо повыкалывать, иродам! На кусочки мелкие резать!.. Ножами тупыми!..
Наконец она затихла и уснула. А Жора никак не мог забыться. Он все думал, как сделать, чтобы его зачислили в армию. «Дорогой товарищ Буденный, - сочинял он, лежа на полу. - Мой отец был старшим лейтенантом. Он был тоже кавалерист. Он пал смертью храбрых в боях с белофиннами…»
Сочинять письмо мешала старушка. Тетя Уля спала неспокойно, стонала, ворочалась, что-то невнятно бормотала. И вдруг она отчетливо проговорила: «собака… ненавижу…»
Этому невозможно было поверить: безграмотная тетя Уля, которая не умела ни читать ни писать, говорила во сне по-немецки!
Теперь мальчику было не до сна. Замерев, он прислушивался к прерывистому дыханию старухи, ожидая, что она снова заговорит. Но старуха не произнесла больше ни слова.
На рассвете тетя Уля поднялась:
- Как же нонеча в Ораниенбаум пробраться, стреляют везде? - спросила тетя Уля.
- Я тоже в Ораниенбаум, у меня там мать. Пойдем вместе…
В лесу было тихо, пахло прелым листом и грибами, пересвистывались беззаботные синицы. Невозможно было представить, что несколько часов назад поблизости рвались бомбы, ревели бомбардировщики и удары тяжелых снарядов заставляли содрогаться землю.