Носилки были короткие, для переноски земли, ноги дяди Ивана волочились по полу. Едва заключенные опустили носилки на пол, как ворвался Краузе.
- Где доктор Гецке? - заорал он на весь лазарет.
- Господин оберштурмфюрер, доктор Гецке уехал вместе со своим помощником на два дня в Берлин,- отрапортовал доктор Козиоров.
От злобы Краузе прямо зашелся.
- Тогда слушай ты! Эта падаль, - он показал на лежащего без сознания дядю Ивана, - убил солдата великой Германии. Лечи его хорошо! Мы должен знать, кто помогать ему толкать сверху вагонетка. А потом ему будет такой смерть, что весь лагерь содрогается! Ему и тому, кто толкал вагонетка! Ты поняль?
- Так точно, понял, господин оберштурмфюрер! - Лицо доктора Козиорова было белее его халата.
- Завтра им займется гестапо! - Выходя, Краузе так хлопнул дверью, что зашаталась ширма.
Ушли и заключенные, принесшие дядю Ивана.
В комнате остался один доктор Козиоров. Я вышел из-за ширмы и подошел к носилкам. Дядя Иван дышал часто и тяжело.
«Что же теперь будет, что будет?! - Я не мог оторвать глаз от дяди Ивана. - Они станут пытать его… Из-за меня! Он хотел спасти меня…»
- Немедленно за ширму! - прикрикнул на меня доктор. - Не смей выходить оттуда!..
В час дня я вышел из лазарета.
В кармане моем лежала справка, что я находился в лазарете с семи часов утра до часу дня. Не успел я сделать и нескольких шагов, как меня схватили и привели в лагерную канцелярию. Здесь уже начала работать комиссия гестапо.
За небольшим канцелярским столом сидел тощий румяный гестаповец и перелистывал бумаги в коричневой папке. За соседним столом сидел немец в штатском, с рыжими усиками щеточкой, точь-в-точь как у Гитлера. Гестаповец поднял на меня удивленные глаза.
- Это есть номер тридцать пять двести одиннадцать? Сейчас мы будем знакомиться близко. Ты будешь говорить правда, и тогда тебе наказаний не будет, потому что ты не есть большой. Но если будешь говорить неправда, то тебе будет жалость об этом. Рассказывай бистро, как было дело?
- Какое дело, господин гауптман?
- Не притворяйся… Притворяйство есть преступлений. А за преступлений будет строгий наказаний. Ты толкал вагонетка… ты знал, что заключенный номер тридцать две тысячи четыреста сорок будет убивать унтер-офицера Штамма.
От страха сердце мое колотилось о ребра. Я собрал все свои силы, чтобы изобразить удивление, и спросил:
- Разве с господином унтер-офицером Штаммом случилось несчастье?
- Оказывается, ты есть совсем глюпый притворщик,- не повышая голоса и раскуривая сигару, сказал гауптман. - Ты работаешь вместе с заключенным номер тридцать две тысячи четыреста сорок. Ты толкал вагонетка?
Мне казалось, что гестаповец отлично слышит стук моего сердца.
- Господин гауптман, я сегодня с семи утра был в лазарете и только сейчас возвращался в барак. У меня есть вот… справка…