Он подцепил на кончик чайной ложки комочек ячневой каши, сразу же проглотил его и потянулся за новой порцией.
«Какой я дурак, какой я дурак, - думал с отчаянием Генка. - Я мог есть ее каждый день, сколько хочу, хоть котел! Всякую кашу! Пшенную! Рисовую! Гречневую! Гороховую! Овсянку! Мучку! Ячневую! Мог есть с маслом, с молоком, с сахаром, с вареньем, с медом! А я не ел!.. Не ел! И котлет не любил!»
Он дотронулся ложкой до котлеты и вдруг вспомнил отекшее лицо Тимки, его серые губы, его запавшие глаза…
Генкин сосед, покончив с едой, заложил за щеку ириску и смачно прихлебывал чай. Он заметил нетронутую котлету на Генкиной тарелке и сказал со злобой:
- Сытый!.. Зачем пришел?
Но Генка не слышал его слов. Совсем другие слова слышались ему сейчас. «Принесешь, да? Тогда я не умру… Не умру…»
В комнате вновь появилась краснощекая официантка.
- Кончай, ребята! - бойко прокричала она. - Сейчас другие придут! Все хотят есть! Точно!
Не отрывая глаз от котлеты, Генка расстегнул сумку и вытащил оттуда кофейную банку.
Он возвращался домой. По-прежнему горел дом, по-прежнему никто не тушил его. Впрочем, Генка сейчас ничего не замечал, он все время думал о несъеденной котлете и ячневой каше. Поймав себя на этих мыслях, он рассердился: «Опять я об еде! Нельзя о ней думать! Надо о другом». Вот идет штыковой бой. И он, Генка, врывается в немецкий блиндаж. На него бросаются два эсэсовца. Генка срезает их очередью из автомата. И тут он замечает третьего фашиста. Фашист стреляет! Мимо!
«Хенде хох!» - кричит Генка и наставляет на фашиста автомат. Гитлеровец поднимает вверх руки, и Генка благополучно приводит немца в штаб…
Когда Генка думал о подвигах, он переставал думать о еде. Но на этот раз ничего не получилось. Голод не оставлял его, а идти становилось труднее с каждым шагом. «Вдруг я не дойду до дому? - ужаснулся он.- Меня подберут и отвезут в госпиталь. А Тимка ничего не узнает. И подумает, что я съел его котлету…»
У самого дома Генка увидел дворника.
- Тетя Дуня, помогите мне подняться, - сказал он, чувствуя, как кружится голова.
- Айда, герой, под ручку! - произнесла без улыбки тетя Дуня.
Она проводила его до четвертого этажа и, ничего не сказав, тяжело ступая, медленно начала спускаться вниз.
Дверь в Тимкину квартиру оказалась открытой. Пробираясь по темному коридору, Генка с тоской подумал:
«Никогда мне не совершить подвига… никогда…»
Как я бежал из плена - история длинная. При случае я расскажу ее. А сейчас расскажу только о том, как свела меня судьба с дядей Иваном и что случилось с нами в октябре сорок первого года. Столько лет прошло с тех пор, но многое живет в моей памяти так ясно, точно остановилось время и снова я школьник, а не учитель рисования.
Было мне тринадцать лет, когда в деревню нашу, под Лугой, с воем и грохотом ворвались немецкие мотоциклисты. В рогатых стальных касках, в огромных очках-консервах, они носились по деревне точно бешеные, поливая огнем пулеметов притихшие дома, пустынные улицы и ошалевших от грохота деревенских собак.
Они умчались, сгинули в дорожной пыли, оставив нам свою «власть» - двух предателей - полицаев.
Я жил в просторной избе вдвоем с дедом, потому что отец мой воевал на флоте, а мать умерла перед войной. Двадцать пятого августа - я это число запомнил - объявили нам полицаи, что Гитлер взял Ленинград. А через день на дверях бывшего клуба появилась карикатура, нарисованная красным карандашом: на адмиралтейском шпиле, проткнутый насквозь, торчал Гитлер с перекошенной рожей. Под рисунком была надпись печатными буквами: «Фюрер в Ленинграде! Хайль!»