- Ага, это двадцать седьмое отделение. Уже значительно проще навести справки.
Человек записал все это в свою потрепанную книжечку; снова откашлявшись, склонился к лицу Кэт и совсем тихо сказал:
- А вот плакать и волноваться молодой маме нельзя никак. Поверьте отцу троих детей. Это все немедленно скажется на животике маленького, и вы услышите его бас. Вы не имеете права думать только о себе, это время теперь для вас кончилось раз и навсегда. Сейчас вы должны прежде всего думать о вашем карапузике…
- Я не буду, - шепнула Кэт и притронулась ледяными пальцами к его теплой, влажной руке, - спасибо вам…
- Где ваши родные? Наша компания поможет им приехать к вам. Мы оплачиваем проезд и предоставляем жилье. Конечно, вы понимаете, что гостиницы частью разбиты, а частью отданы военным. Но у нас есть частные комнаты. Ваши родные не будут на нас в обиде. Куда следует написать?
- Мои родные остались в Кенигсберге, - ответила Кэт, - я не знаю, что с ними.
- А родственники мужа? Кому сообщить о несчастье?
- Его родственники живут в Швеции. Но им писать неудобно: дядя мужа - большой друг Германии, и нас просили не писать ему… Мы посылали письма с оказией или через посольство.
- Вы не помните адрес?
В это время заплакал мальчик.
- Простите, - сказала Кэт, - я покормлю его, а после скажу вам адрес.
- Не смею мешать, - сказал человек и вышел из палаты.
Кэт посмотрела ему вслед и медленно сглотнула тяжелый комок в горле. Голова по-прежнему болела, но тошноты она не чувствовала. Она не успела по-настоящему продумать вопросы, которые ей только что задавали, потому что малыш начал сосать, и все тревожное, но чаще всего далекое-далекое, чужое - ушло. Остался только мальчик, который жадно сосал грудь и быстро шевелил ручками: она распеленала его и смотрела, какой он большой, красный, весь словно перевязанный ниточками.
Потом она вдруг вспомнила, что еще вчера лежала в большой палате, где было много женщин, и им всем приносили детей в одно и то же время, и в палате стоял писк, который она воспринимала откуда-то издалека.
«Почему я одна здесь? - вдруг подумала Кэт. - Где я?»
Человек пришел через полчаса. Он долго любовался спящим мальчиком, а потом достал из папки фотографии, разложил их на коленях и спросил:
- Пока я буду записывать адрес вашего дяди, пожалуйста, взгляните, нет ли здесь ваших вещей. После бомбежки часть вещей из вашего дома удалось найти: знаете, в вашем горе даже один чемодан уже подспорье. Что-то можно будет продать, купите для малыша самое необходимое. Мы, конечно, постараемся все приготовить к вашему выходу, фрау Кин, но все-таки…
- Франц Паакенен, Густав Георгплац, двадцать пять. Стокгольм.
- Спасибо. Вы не утомились?
- Немного утомилась, - ответила Кэт, потому что среди аккуратно расставленных чемоданов и ящиков на улице, возле развалин их дома, стоял большой чемодан - его нельзя было спутать с другими. В этом чемодане у Эрвина хранилась радиостанция…
- Посмотрите внимательно, и я откланяюсь, - сказал человек, протягивая ей фотографию.
- По-моему, нет, - ответила Кэт, - здесь наших чемоданов нет.