— Здóрово. Дела идут — сеют.
— Что-о? — удивился Филипп Иванович.
— Сеют, говорю. Овес пополам с чечевикой.
— Да ты смеешься, Пал Палыч?
— Ничего не смеюсь, сеют. План «спустили». Занятой пар будто.
— Но ведь конец июня! — воскликнул Филипп Иванович. — Через месяц — сеять озимые. Когда же он освободится, занятый пар?
— А я почем знаю? Вчера — план. Дополнительно. Ноне сеют… Вот везу воду.
Филипп Иванович взволновался. Он не находил слов и только произнес:
— Черт возьми!
Пал Палыч предложил так же спокойно:
— Може, доехал бы туда? Землю-то мучают.
— Да что же я? Не послушают меня теперь.
— Вона-а! Это почему такое не послушают? Тебя послушают. Это вот меня не послушают. Скажут: «И Рюха туда же!» А Рюха видит, Рюха знает, что хорошо и что плохо. Только на него — ноль внимания. А душа болит. Хоть и нету интересу, а душа болит.
— Болит… — машинально повторил Филипп Иванович.
— То-то вот и оно. Ехать надо.
— Да видишь ли… Сняли же меня. Как мне теперь вмешиваться?
— Вишь ты, как оно! А ты не думай об этом. Наплевать. Если тебе зарплату не платят, то ты уж вроде и не имеешь права? Ты колхозник?
— Колхозник.
— И я колхозник. Я три года получал по шестьсот граммов на трудодень, а работал. А ты уж… сразу. Не-е! Не должон ты об этом думать. С меня спрос один, а о тебя — другой.
— Надо как (можно скорее попасть в отряд, — заспешил Филипп Иванович. — Поехали! — И стал взбираться на бочку.
— Не. Со мной скоро не попадешь. Там, у кладовой, сейчас семена нагружают. Машина пойдет. Ты с ней махни. Подожди тут маленько и — махни. А?
— Пожалуй.