— Вы, дорогой, погрязли в колхозе и ничего еще не смыслите.
— Еще бы! — вставил Филипп Иванович.
Чернохаров, не обращая внимания, продолжал:
— Вы должны захотеть, чтобы люцерна росла. Если вы не захотите, то вы не сможете работать. Надо покончить с идолопоклонством перед буржуазной наукой, люцерна должна расти везде. Всюду! — воскликнул он и закончил: — Гм…
Из необычно длинной для Чернохарова речи Филипп Иванович понял все. Он сказал:
— Захочу, Но… захочет ли люцерна? — И пожал плечами.
Чернохаров встал. Голова его, расширенная книзу из-за малости лба и вообще черепной коробки, стала красной. Он обозлился, чуть-чуть попыхтел, пожевал губами, нижняя губа вздрогнула, отвисла, глаза открылись во всю ширину. Он сказал;
— Вам этой темы я поручить не могу. Гм… — И сел.
— Простите! Но ваша тема не в программе. Вот программа, которую дал мне Карлюк.
— Да, Она идет сверх плана, но по линии… По линии, руководимой Карпом Степанычем Карлюком, достойным моим учеником. И все же не могу вам поручить. Не рискую. Гм…
Встал и Филипп Иванович. Надо было уходить.
— До свидания! — сказал он.
— Будьте здоровы, дорогой! — сказал и Чернохаров, глядя уже в окно и не оборачиваясь.
Филипп Иванович направился к двери. Но вдруг Чернохаров обратился к нему, все так же не отрывая взгляда от окна:
— Вопрос. Неужели ученик Чернохарова ничего не вынес из института? Все, что вам дано, покоится на травопольной системе. Неужели ничего не осталось в голове?
— Осталось.
— Что?
— Путаница и… пустота.
— Что-о?
— Пустота, — со сдержанной злобой повторил Филипп Иванович. — Ваши студенты, выходя из стен института, практически не знали сельского хозяйства, а теоретические знания оказывались путаными. Впрочем… — Филипп Иванович безнадежно махнул рукой и вышел.
Ефим Тарасович тяжело зашагал по кабинету, сначала медленно, потом все быстрее.
Не прошло и часа, как вошел Карп Степаныч Карлюк. Он еще у дверей согнулся в дугу. Но что это за дуга получилась, сообразить нетрудно, — она получилась только с тыльной стороны тела, а спереди была заполнена до краев благодаря идеальной полноте тела. Согнувшись в дугу, он произнес: