Работая в парадигме постнеклассической науки, мы не имеем права пренебречь столь вопиющим противоречием. Для его разрешения можно обратиться к силам потустороннего или инопланетного происхождения. Если же исследователь признаёт презумпцию естественности, он должен предположить, что гоминиды выработали эффективный механизм, который компенсировал рост разрушительной мощи технологий и который до сих пор был недостаточно изучен антропологами, социологами и психологами. От того, насколько мы поймём механизмы восстановления социальной устойчивости в прошлом, может зависеть перспектива сохранения планетарной цивилизации в будущем…
И здесь вырисовывается ещё один вопрос, ответ на который по недоразумению считается тривиальным – о различии между прошлым и будущим.
…Для нас, убеждённых физиков, различие между прошлым, настоящим и будущим – всего лишь иллюзия, хотя и навязчивая.
Альберт Эйнштейн
- Да, человек смертен, но это было бы ещё полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чём фокус! И вообще не может сказать, чтó он будет делать в сегодняшний вечер.
«Какая-то нелепая постановка вопроса…» – помыслил Берлиоз и возразил:
- Ну, здесь уж есть преувеличение. Сегодняшний вечер мне известен более или менее точно. Само собой разумеется, что, если на Бронной мне свалится на голову кирпич…
М.А. Булгаков
Как мы убедились, это различие кажется элементарным только на первый взгляд: прошлое однозначно, определённо и знание о нём может быть (в принципе) окончательным, а будущее неопределённо, вариативно и т.д.
Учёные и философы прагматической школы, начиная с Э. Маха и Ч. Пирса, настаивали на том, что и обобщения естествоиспытателя, и утверждения историка являются косвенными прогнозами и уже по этой причине (не говоря о целом ряде других) суждения о прошлом носят принципиально незавершённый характер. К сожалению, в ХХ веке Советский Союз, измученный идеологическими кульбитами, побил все рекорды по этой части, на что не преминул обратить внимание насмешливый У. Черчилль: «Россия – страна с непредсказуемым прошлым». Разумеется, великий англичанин лукавил, притворяясь, будто не догадывается, что аналогичный тезис можно обосновать на примере любой другой страны, включая и его родину. Параметры непредсказуемости становятся особенно очевидными по мере того как растёт популярность альтернативных моделей истории.
Легитимация сослагательного наклонения («Как развивались бы события, если бы в тот или иной переломный момент были предприняты иные действия?») способствовала формированию исторической социологии, превратив науку о прошлом из повествовательной в номотетическую – нацеленную на поиск устойчивых причинных зависимостей. Вместе с тем совершенствующиеся методы «ретропрогнозирования» легализовали оценочные суждения по поводу социальных событий и действий исторических персонажей и окончательно придали суждениям о прошлом вероятностный компонент. А в наиболее изысканных трактовках квантовой космологии («принцип соучастия» А.Дж. Уилера) сама онтология прошлого формируется текущими событиями.
Сегодня мало кого удивит замечание о том, что будущее, настоящее и прошлое равно даны нам в вероятностных моделях. Действительное же различие между ними в том, что, независимо от правдоподобия, одни модели имеют гарантированный «денотат», а другие нет.
Моя мыслительная активность придаёт прошлому и настоящему мускулатуру существования и вместе с тем служит критерием их содержания: история общества, природы и космоса может быть только такой, в которой обеспечено моё нынешнее бытие. Напротив, будущее не подаёт нам никаких сигналов существования, позволяющих как-либо их «интерпретировать». Только экстраполяция наличного опыта даёт повод предположить, что через минуту после написания настоящих строк я сам со своими образами будущего, мой род (человечество), моя планета и моя Вселенная по какой-либо причине вместе или по очереди не провалимся в тартарары.
Это тоже, конечно, не новая постановка вопроса. Современники Гераклита Эфесского называли его Плачущим: философа мучила мысль о том, что мир, образованный случайным стечением обстоятельств, в любой момент может обратиться в «кучу мусора». В XVIII веке Д. Юм заметил, что мы уверены в завтрашнем восхождении Солнца просто по устоявшейся привычке, не имея к тому никаких серьёзных доказательств. В ХХ веке о самоценности каждого момента бытия, могущего оказаться последним, писали философы и художники экзистенциалистского направления. Яркий образец литературы этого направления – булгаковский роман «Мастер и Маргарита», цитата из которого приведена в эпиграфе…
Впрочем, со своей личной жизнью и смертью я как-нибудь разберусь без мегаистории и синергетики, хотя, как мы убедимся, в их контексте и индивидуальное существование выглядит увлекательнее. Мотив же работы над этой книгой и её содержательный стержень – стремление отследить возможные сценарии развития планетарной цивилизации, выводя их из предельно доступной по охвату модели прошлого и выявленных на её материале механизмов самоорганизации. А также понять, насколько и как именно реализация того или иного сценария зависит от мышления и деятельности ближайших поколений. Конкретно – от читателя этой книги.
Потому что экстраполяция мегаисторических тенденций и механизмов даже на обозримую перспективу даёт результаты в высшей степени неожиданные. И заставляет критически пересмотреть подавляющее большинство распространённых в современной литературе представлений о глобальном будущем…
Росло ощущение, что… вокруг всего человечества стягивается петля, из которой высвободиться становится всё труднее.
Роберт Кеннеди
Полководцы всегда готовятся к прошлой войне.
Уинстон Черчилль
История – это то, чего никто не хочет.
Э.О. Азроянц