Только сейчас он заметил, что ткань по краям немного грязная или пыльная. Холодный шелк легко скользил между пальцев, длинная тонкая рука Хендерсона прикрыла черным одеянием грудь. Он словно закутался в ледяную тень. Это мгновенно придало уверенности в себе. Он широко раскрыл глаза и почувствовал, как все застыли, завороженные его горящим взглядом, Медленно разжал губы. Его охватило пьянящее ощущение собственной силы, власти над ними. И тогда взгляд притянула мягкая, толстая шея Линдстрома, синеватая вена, резко выделяющаяся на фоне бледной кожи. Он смотрел на шею Маркуса, сознавал, что внимание собравшихся приковано к нему, и непреодолимое желание закружило голову.
Хендерсон резко повернулся. Глаза его не отрывались от обильной плоти, от собравшейся в толстые складки кожи, от жировых валиков, подрагивавший на шее.
Руки сами собой протянулись вперед. Линдстром взвизгнул, словно пойманная крыса. Да он и есть жирная, вертлявая, гладкая белая крыса, полная свежей горячей крови. Вампиры жаждут крови. Крови, которая сейчас брызнет из шеи крысы, из голубоватой вены на шее визжащей от смертельного ужаса крысы.
«Свежая кровь».
Этот низкий глубокий голос принадлежал ему, Хендерсону.
Его руки крепко держали добычу.
Руки сами схватили шею жертвы в то мгновение, когда он произнес эти слова, руки чувствовали живое тепло, нащупывали вену. Хендерсон медленно опускал голову, все ближе и ближе к шее добычи; Линдстром начал дергаться в безнадежной попытке спастись, и руки теснее сомкнулись на его шее. Лицо добычи заливала багровая краска. Кровь приливает к лицу, – это хорошо. Свежая кровь!
Хендерсон открыл рот. Он почувствовал, как обнажились его зубы. Клыки почти касались жирной шеи, и наконец…
«Стоп! Хватит с него!»
Голос Шейлы – словно прохладное дуновение ветерка; кровавый туман рассеялся. Ее пальца сжимают руку. Хендерсон, словно выйдя из транса, резко поднял голову. Он отпустил Линдстрома, и тот, как мешок, повалился на пол с раскрытым ртом.
Все, как завороженные, смотрели на него: челюсти отвисли, лица искажены гримасой боязливого любопытства.
«Браво!» – шепнула Шейла. – «Он заслужил это, но ты напугал беднягу до смерти!»
Хендерсон с трудом взял себя в руки. Заставил губы растянуться в приятной улыбке, повернулся к толпе.
«Леди и джентльмены», – объявил он. – «Небольшая демонстрация, чтобы вы могли воочию убедиться в абсолютной справедливости утверждений нашего дорогого Маркуса. Я действительно вампир. Теперь, я убежден, больше никому из вас не угрожает опасность. Если среди собравшихся есть доктор, мы можем организовать переливание крови для пострадавшего».
С лиц понемногу исчезала гримаса страха, кое-где раздался смех. Обычная нервная реакция. Постепенно истерическое хихиканье перешло в здоровый хохот. Хендерсону удалось превратить инцидент в застольную шутку. И только глаза Маркуса по-прежнему выражали панический ужас. Он знал правду.
Но тут в комнату влетел один из «заводил» и привлек на себя всеобщее внимание. Он спустился на улицу, позаимствовал фартук и кепку у мальчишки продавца газет, напялил их на себя, и теперь бегал по комнате, размахивая стопкой газет.
«Экстра! Экстра! Свежие новости! Страх и ужас в День всех святых! Экстра!»
Смеющиеся гости расхватывали газеты. Какая-то женщина подошла к Шейле, девушка пошла за ней, ступая неуверенно, как во сне.
«Увидимся позже», – бросила она Хендерсону. Ее взгляд словно воспламенял. Но ужасное ощущение, охватившее его, когда в руках беспомощно трепыхался Линдстром, до сих пор не давало покоя. Как он мог сделать это?
Вопящий шутник подбежал, сунул ему газету, и Хендерсон машинально развернул её. «Страх и ужас в День всех святых», – так кричал псевдо-газетчик. Что там?
Он вгляделся.