— Надо снегу приложить, — сказал он.
У Павла из носа падали на ватник капли крови.
— И так пройдет, — ответил Павел, запрокидывая голову.
— Что ты здесь делаешь? — спросил Алексей, с трудом поднимаясь на ноги.
— Из тюрьмы вышел.
— Чего же тут сидишь?
— Негде больше. На вокзал придется пойти перебыть.
Павел подобрал пирожки, вышел на улицу, горстью зачерпнул свежего жесткого снега, провел по лицу и вытер рукавом. А затем медленно и тяжело пошел вверх по бульвару Шевченко к вокзалу.
Алексей вышел вслед за ним и повернул в противоположную сторону.
На улицах было людно, светящийся циферблат электрических часов показывал десять минут двенадцатого.
У самого вокзала Павла догнало такси. Из машины вышел Алексей.
— Подожди, — сказал он. — Поедем лучше ко мне.
— Поедем, — согласился Павел.
В машине они сидели молча, насупившись, каждый думал о своем.
— Я заплачу́, — сказал Павел, когда такси остановилось.
— Не нужно, — ответил Алексей.
В парадном у сетчатой двери лифта сидела на табурете пожилая лифтерша. Она поздоровалась с Алексеем и с недоумением посмотрела на Павла.
— Это ко мне, — сказал Алексей.
В лифте они поднялись на третий этаж. Алексей вынул из кармана ключ и открыл пухлую, обитую клеенкой дверь. В просторную переднюю, застеленную большим ковром, вышла худощавая пожилая женщина.
— Это ко мне товарищ, мама, — медленно и спокойно сказал Алексей. — Знакомьтесь.
— Марья Андреевна, — сказала женщина, протягивая Павлу руку и словно не замечая его измазанного кровью ватника и разбитого носа.
— Павел. — Он помолчал и добавил: — Сердюк.