О том, что он оборотень — отголосок старых прегрешений безродных предков — знали немногие. Даже не все полицейские — но Огилви, конечно, знали. И Кристенсен, со все возрастающим интересом наблюдающий за ними, и Спанки, совершенно не заинтересованный в перепалке.
— Инспектор, — тяжело вздохнув, О`Салливан обратился к ultima ratio regum, — может, вы попробуете?
Свен с сожалением покачал головой.
— Прошу прощения, инспектор, но нет. Я не хочу сказать, что мы должны расследовать это дело, но доводы сержантов кажутся мне весьма правдивыми. Вы знаете хоть одного вампира в парламенте? А они, хочу вас уверить, там есть. Но вот сиды — это что-то новое. И убитый сид из богатой человеческой семьи обязательно попадет на первые полосы всех газет. А что о нас будут говорить в народе, если мы даже не попытаемся?
Взгляды инспекторов схлестнулись в безмолвной схватке. Обычно они ладили чуть лучше — Свен, при всей вампирской нелюбви к оборотням, умел держать себя в руках, а О`Салливан уважал его за опыт, а не длину клыков. В конце концов, пристрастие к сырому мясу роднило их больше, чем отталкивало друг от друга.
Сейчас же что-то пошло не так — то ли Свену под хвост попала неожиданная вожжа, то ли на него так подействовало пропавшее из окна солнце. Но О`Салливан, стоит сказать, удивился. Его темные брови поползли вверх, скрылись под волосами и медленно поползли обратно. На этом он в выражении эмоций и ограничился, сухо подытожив:
— Спасибо, Кристенсен. Займитесь этим. Огилви не могут принимать участие в расследовании как представители заинтересованной стороны.
Возгласы возмущения от братьев Огилви он встретил непрошибаемой стеной равнодушия. Поднявшись из-за своего стола, О`Салливан подхватил скинутый мундир и вышел. С закатом, по его мнению, работа слуг закона, кроме низших чинов — констеблей — прекращалась. И сейчас он вознамерился отправиться домой, под бок к жене и детям.
Огилви, удрученные и ошарашенные, стояли у своих столов, как памятники собственным надеждам. Свен встал, похлопал ближайшего к нему брата по плечу и тоже вышел в коридор.
Поэтому оказался единственным свидетелем ураганного ветра, ставшего преградой на пути О`Салливана домой. Ураган имел имя и звание, но всех величал строго по имени, вопреки всем правилам приличия. Военный врач в отставке Бернард МакКиннон был в полицейском управлении залетным гостем, поскольку в остальное время исправно служил в госпитале Хэрриота. Он предпочитал не покидать гостеприимные стены лечебницы без особой нужды, поэтому появление МакКиннона в стенах полицейского участка не сулило ничего хорошего.
— Раян, Свен, — поприветствовал он инспекторов.
Свен подошел ближе, искренне заинтересованный появлением медика, и потер нос. Запах оборотня неприятно щекотал рецепторы — даже на языке оставался горьковатый привкус, как будто он лизнул металл.
— Приветствую, — недовольно ответил О`Салливан, мрачно посмотрев на вампира. Тот пожал плечами — поддержка мнения Огилви, а не старшего инспектора отвечала его личным взглядам, а оттого не слишком трепала совесть.
— Я рассудил, что вам стоит об этом знать.
МакКиннон выглядел растрепанным. Две из трех пуговиц на его пиджаке были вдеты не в те прорези, поэтому борт неопрятно топорщился.
— Сегодня мы обнаружили Грайогэйра МакДоналда, нашего главного врача, убитым, — отлично зная въедливость полицейской братии, медик немедленно пояснил: — Да, мы в состоянии сделать вывод, не умер ли наш коллега своей смертью. Не своей смертью, друзья мои, и даже вы бы со своим умом сообразили, что он умер от того, что кто-то очень непрофессионально вскрыл ему череп.
— Благодарю, — Свен изобразил чопорный реверанс. — Имя у вашего пострадавшего такое, будто ему уже лет пятьсот.
— Триста сорок два, — гордо ответил МакКиннон, как будто это было величайшем достижением его госпиталя.
— Из чего мы делаем вывод, что сэр МакДоналд не был человеком, — как бы невзначай обернувшись к старшему инспектору, заметил Свен.
О`Салливан ничего не сказал, недовольно поморщившись.
— Вы сегодня чрезвычайно прозорливы, инспектор, — обрадовался МакКиннон.
Самое странное в общении с ним было то, что он не шутил, не издевался, не насмешничал. То, что любым человеком воспринималось как издевка и за что запросто можно было получить вызов на дуэль, МакКиннаном произносилось совершенно искренне и серьезно. Бывал ли медик до конца серьезен когда-либо, никто не знал, даже те, кто был знаком с ним не первый десяток лет.