Варяги, готы, немцы на своих дворах тоже готовились: чинили бочки, чистили амбары. Уже кое-где начинали смолить челны, окапывали шорош вокруг черных носов кораблей — вот-вот двинется лед из Ильмеря! Уже забереги шире и шире расходились на Волхово.
Там и сям звонко стучали топоры, соревнуясь с птичьим граем и голосом колоколов. Свежие смолистые щепки на голубом весеннем снегу изводили жадных сорок. Серое небо, влажное и припухлое, низко бежало над городом, открывая в разрывах ослепительную промытую синь, и тогда вспыхивали главы, сверкали слюдяные оконца, полыхали пламенем алые наряды горожанок, и во всех лужах, скопившихся над замерзшими водоотводами, рябило, дробилось голубое весеннее небо.
Уже старики, снимая шапки, вдыхали влажные запахи, почесывая головы, гадали, какая падет весна? Даст ли бог с сенами, с нивами? Мальчишки взапуски шлепали по лужам, брызгались, кричали пуще воробьев. Уже весенними, звенящими голосами запевали в светлые вечера девки по дворам…
Подперевшись руками в бока, расстегнувшись и заломя колпак, стоял утром другого дня Олекса на ветру, на высоком берегу Волхова, и жадно вдыхал весенний запах тающего снега и разогретой солнцем смолы.
Вот-вот тронется лед, и поплывут корабли, заскрипят подъемные ворота на пристанях ладейных… Вот оно, счастье! Эх, сила, эх, удача! Эх, удаль молодецкая!
— Здорово, купечь! — окликнули сзади.
Обернулся Олекса, шалыми глазами глянул на двух незнакомых мужиков: чьи такие? По платью — боярская чадь.
— Поди-ко сюда!
— Поди, поди! — строго приказал старший из двоих.
Сощурился Олекса:
— Цего надо?
— С нами идем, дело есть.
— Куда?
— Боярин тебя зовет, Ратибор Клуксович.
Усмехнулся Олекса, нахмурился.
— Скажи боярину, что у меня дела с им нет никакого и впредь не будет!
Отвернулся, а сам краем глаза следил… Переглянулись мужики.
— Слышь, купечь, — сказал старший негромко, но настойчиво, — силой сведем!
— Силой?!
Побледнел Олекса, ступил, примериваясь, как собьет с ног крайнего.
— Си-и-и-илой? — повторил протяжно, сощуривая глаза.
Второй мужик отступил, беспокойно огляделся по сторонам, но старшой не стронулся ни на шаг.