Настена все так и сделала, её рвало, мачеха, испугавшись, потащилась с ней к Матвеихе, та тетка грубая, тут же наорала на неё:
— Совсем не бережешь девку, вот Ставр тебе задаст!!
— Да где он, этот Ставр, бросил меня, горемычную, ни денег, ни платьев новых!! — скривилась Маланья.
— Ой, не бреши! Сама вон в каком добротном полушубке высвистываш, а девчонку в обносках ходить заставляш, свою коровищу рядишь, да толку чуть! Ой, не доведет тебя хитрость и жадность до добра!!0 Матвеиха ловко утерла бледную, мокрую от пота Настёну, уложила на лавку и, дав ей какое-то питье, выпроводила мачеху.
— Она сейчас спать будет до утра, я за ней пригляжу получше, чем ты, иди-иди, горемыка!
Настёнке после питья полегчало, но Матвеиха поругалась:
— Зачем столь много сыпанула, надо по чуток, это вот твоей Маланье да дружку её поболе надо, а ты вовсе не смей боле пить! Ничего, Настенка, все у тебя сладится, и молодца доброго ты встренешь, и батюшка твой возвернется. не скоро, правда, но возвернется!!
Настена, пропустившая мимо ушей слова про добра молодца, клещом вцепилась в знахарку:
— Правда, тётенька Матвеена, правда, батюшка мой жив?
— Жив, детонька, жив, только пока в стеснении находится, но он мужик ловкий, вывернется и с почетом возвернется. Спи, набирайся силенок!
Как они старались с Декабрем, до самых густых темно-синих сумерек исправляли содеянное, но столько еще оставалось не сделанным — зимний день короток, а Месяц, зябко передергиваясь — холодновато ему было на стылом небе, ехидно так ответил на просьбу посветить поярче им, чтобы они подольше смогли убрать:
— А я вчера как вас просил:
— Робятушки, не балуйтеся, зачем вам такое непотребство? Вы меня дружно послали? А вот и осерчал, да и зябко мне нынче, ты, Мороз, силушку свою немерянную так и не научишься понемногу выпускать. А уж я зааапомнил все ваши непотребственны слова, Февралю в его срок ой, несладко придется! Так вот и обскажите — Месяц-де злопамятным стал! Надоели мне ваши дурацкие посиделки. Ладно бы, мирно расходилися, ан нет! Вот и получайте что заслуживаете!
— Ладно, Лютик тебя оскорбил, но я то? — вскричал Декабрь.
— А тебе неча на поводу неполных месяцев идти! — И ехидненько так начал читать стихи
Гляди, Морозушко, авось при вниманьи и найдешь чего необычное!
Месяц резво нырнул в хмурую нависшую тучу, и потемнело враз вокруг.
Мороз вздохнул:
— Не успею я проверить все, мало ли, какие зайчишки где заблудились вчера, куда им коротколапым по сугробищам скакать, это только косолапому в радость, тепло ему станет посапывать, чисто периною берлогу укрыло, до весны будет сны про рыбу и малину видеть. Да и матушка, осерчавши, как завернет, и будут тетушки Весны меньшие братцы-месяцы ежиться и мерзнуть, и станет голодно у зверушек. Да и людишкам в апреле землицу готовить надобно, а гнев матушкин, он их голодными оставит. Пошел я свои фонарики развешивать, да факел большой зажигать, ночка выдается тяжелая, но коли сами набедокурили, самим и отвествовать!
— Вот, видишь! — проказливо улыбнулась Снежана — подглядывали они в ледяное зеркало за детками Зимы. Матушка Зима вчера порывалась вернуться, надрать уши деткам, а Февраля особо наказать, но Снежная отговорила, попросила подождать, интересно же, как себя братцы поведут.
— А и хорош племянничек стал, в разум вошел, вон, как переживает и за зверей, и за людей. Подсоблю я ему чуток, будут его фонарики гореть всю ноченьку. Не переживай, сестрица, справятся они с Деком, старшенький твой, он совсем разумным стал, а вот Февраля накажи, не след под Новый год пакостить!
Мороз вначале и не понял, отчего это его фонарики-огонечки, чисто мотыльки летние за ним летят, перепархивая с елки на елку, видел он мотыльков-то и не раз, а потом догадался, остановился посреди поляны, низко поклонился и громко поблагодарил: