Она знает, что точно так же могла оказаться здесь, в углу, съежившаяся и ожидающая выкидыша, если бы он, вернувшись домой, увидел, что она смотрит телевизор или пришивает пуговицу на одной из его многочисленных рубашек, или просто дремлет на кушетке. Для него настали нелегкие времена, женщина по имени Уэнди Ярроу причиняла ему массу хлопот, а Норман всегда, когда на него сваливаются беды и заботы, старается переложить их тяжесть на чужие плечи. «Сколько раз я повторял тебе, что мне такое дерьмо не нравится!» — закричал бы он, причем совершенно неважно, что в данном случае выступало бы в роли дерьма. А потом, перед тем, как начать работать кулаками, добавил бы: «Я хочу поговорить с тобой, дорогая. Подойди ко мне поближе».
— Неужели ты не понимаешь? — шепчет она. — Я теряю ребенка.
Невероятно, но он улыбается.
— Забеременеешь еще раз, — говорит он. Таким же тоном он мог бы утешать малыша, уронившего мороженое. Затем уносит разорванную книгу на кухню, где, вне всякого сомнения, швырнет ее в мусорное ведро.
«Сволочь» — думает она, не осознавая собственных мыслей. Ее тело снова охватывает спазм, в этот раз не одиночный, а состоящий из целой серии; такое ощущение, что в нее вгрызаются хищные насекомые, она откидывает голову далеко назад и вжимается в угол, чтобы не закричать. С губ срывается стон. — «Сволочь, как я тебя ненавижу».
Он снова появляется в дверном проеме и направляется к ней. Она упирается в пол ногами, стараясь отползти еще дальше, врасти в стену, глядя на него безумными глазами. В какое-то мгновение она решает, что Норман собирается убить ее или же украсть ребенка, которого так давно хотела, но, скорее, именно убить. В его походке, во всем виде — нечто нечеловеческое. Он приближается к ней, опустив голову, свесив длинные руки, мышцы вздуваются на бедрах. Это сейчас дети называют людей вроде ее мужа психами, раньше они использовали другое словечко, и именно это слово приходит ей на ум, когда он надвигается на нее, идет через комнату, опустив голову, свесив длинные мясистые руки, которые болтаются, как маятники, потому что как раз так и выглядит — бык.
Она стонет, трясет головой, упирается ногами в пол, стараясь отползти. Одна туфля соскакивает с ноги и остается лежать на боку. Она чувствует новый приступ боли, судороги впиваются в нее острыми крючьями, как старые якоря, Рози чувствует, как усиливается кровотечение, но не может совладать с собой и изо всех сил упирается ногами в пол. Когда на мужа находит, она не видит в нем ничего, кроме некой странной и ужасной отстраненности.
Он останавливается, устало и неодобрительно качая головой. Затем приседает на корточки и сует руки под нее.
— Не бойся, я тебя не обижу, — успокаивает он, опускаясь на колени и поднимая с пола. — Не изображай трусиху.
— Кровь, — шепчет она, вспоминая, что во время разговора по телефону он заверял того, с кем беседовал, что не будет ее трогать с места, конечно, не будет.
— Да, я знаю, — откликается он, но без всякого интереса. Затем оглядывает комнату, решая, где же должен был произойти несчастный случай, — она знает все его мысли так же точно, как если бы он рассуждал вслух, — Ничего страшного, перестанет. Сейчас приедет скорая, и врачи остановят кровотечение.
«Но смогут ли они предотвратить выкидыш?» — мысленно кричит она, и ей не приходит в голову, что если она может читать его мысли, то и он, вероятно, обладает той же способностью. Рози не замечает, как он изучающе глядит на нее. И снова, в который раз она позволяет себе услышать следующую мысль. — «Я ненавижу тебя. Ненавижу».
Он несет ее в противоположный конец комнаты к лестнице, ведущей на второй этаж дома. Опускается на колени и усаживает у начала лестницы.
— Тебе удобно? — сочувственно интересуется он. Она закрывает глаза.