Мы едем по шоссе пятьдесят восемь еще несколько миль на восток, затем сворачиваем на шоссе сорок два… видишь?
— Угу. — Она заметила также, что если шоссе 58 было обозначено на карте жирной крещеной линией, то шоссе 42 нанесено всего лишь извилистой черной нитью. Но она только что хорошо поела — тушеное мясо с картофельным пюре, — и ей не хотелось нарушать инстинктивную тягу Кларка к приключениям. В тот момент она чувствовала себя подобно удаву, только что проглотившему барана. Больше всего ей хотелось забраться в их любимый старый «мерседес», откинуть назад пассажирское сиденье и вздремнуть.
— Значит, — развивал Кларк свою мысль, — вот эта дорога. У нее нет номера, это всего лишь проселок, но она ведет прямо к Токети-Фоллзу. А оттуда совсем недалеко до шоссе девяносто семь. Итак, что ты думаешь?
— Я думаю, что ты завезешь нас туда, откуда им не выбраться, — сказала она. Как она жалела потом об этом саркастическом замечании! — Но я полагаю, что №нами ничего не случится до тех пор, пока ты не сумеешь найти достаточно широкое место, чтобы развернуть «принцессу».
— Договорились! — воскликнул он с сияющей улыбкой и пододвинул к себе тарелку с бифштексом. Он снова вернулся к еде, не обращая внимания на то, что она, включая подливку, остыла.
— Фу, — сказала она, закрыла лицо одной рукой и сделала брезгливую гримасу. — Как ты можешь?
— Это вкусно, — произнес Кларк с полным ртом таким сдавленным голосом, что только жена могла разобрать его слова. — К тому же во время путешествий нужно привыкать к местным блюдам.
— Твое блюдо выглядит так, словно кто-то чихнул и жевательный табак из набитого им рта попал на очень старый гамбургер, — заметила она.
Они выехали из Окриджа в хорошем настроении, и сначала все шло хорошо. Неприятности начались только после того, как они свернули с шоссе 42 на безымянную проселочную дорогу, ту самую, по которой Кларк собирался промчаться прямо в Токети-Фоллз. Сначала ничто не предвещало неприятностей. Проселочная дорога или нет, она оказалась намного лучше шоссе 42, всего в ухабах и потрескавшегося от зимних морозов. По правде говоря, они ехали просто великолепно, по очереди вставляя кассеты в автомобильный магнитофон. Кларку нравились исполнители вроде Уплсона Пиккетта, Эла Грина и группы «Поп стейплс». Вкус Мэри был совершенно противоположным.
— Что ты находишь в этих белых парнях? — спросил он, когда она вставила свою любимую кассету — Лу Рид пел «Нью-Йорк».
— Я вышла замуж за одного из них, правда? — заметила она, заставив его рассмеяться.
Неприятности начались через пятнадцать минут, когда они подъехали к развилке. Обе дороги, отходящие от нее, выглядели совершенно одинаково.
— Вот ведь дерьмо, — сказал Кларк. Затормозил и открыл «бардачок», чтобы достать карту. Он долго смотрел на нее. — Этого нет на карте.
— Боже мой, начинается, — вздохнула Мэри. Она уже задремала, когда Кларк остановил машину у неожиданной развилки, и испытывала потому раздражение к нему. — Хочешь выслушать мой совет?
— Нет, — ответил он. В его голосе тоже звучало раздражение. — Но я знаю, что все равно получу его. И мне страшно не нравится, когда ты вот так закатываешь глаза. Я говорю это на всякий случай — вдруг ты не заметишь.
— Как я закатываю глаза, Кларк?
— Словно я старый пес, который только что пернул под обеденным столом. Давай, говори. Выкладывай все. Твоя очередь.
— Давай вернемся, пока не поздно. Вот мой совет.
— Угу. А теперь тебе не хватает только поднять плакат: «Раскайся».
— Мне нужно смеяться?
— Я не знаю, Мэри, — сказал он угрюмо и затем молча сидел за рулем, посматривая то на ветровое стекло, усеянное разбившейся о него мошкарой, то на карту местности.