— Хватит, они меня уже отпевали в братской могиле! Когда первый раз тяжело раненного чуть не закопали… Меня от них тошнит, — сказал солдат Миша.
На красной свадьбе не полагалось ни вопить, ни плакать. Много играли на гармониках и пели.
Посажёным отцом был какой-то военный, посажёной матерью — учительница.
Они все говорили, что солдат и Надия должны расти, хотя они и так не маленькие. Все поздравляли их, все радовались, глядя на их счастливые лица. И всем и мне было очень весело. Я решил: когда вырасту, тоже обязательно сыграю красную свадьбу.
После свадьбы я стал звать солдата дядей Мишей. А он меня в шутку иногда называл тётиным сынком. И тогда мы оба смеялись. Он был хорошим другом, но у него были свои большие дела. То с мужиками землю делил, то в Совете заправлял.
Ещё в первый день моего появления на улице меня окружили мальчишки. И для первого знакомства испробовали, каков я, не побегу ли жаловаться.
Один дал мне тумака, другой — подножку.
Но я уже знал уличные правила — ябедам и маменькиным сынкам на улице жизни нет. Кровь из носа я унял, полежав на спине, и никому жаловаться не стал.
Только этого было мало. Меня ещё столкнули с обрыва в речку. А я не умел плавать, никогда ещё не купался в глубокой реке. Но, пуская пузыри, захлёбываясь, я всё равно не кричал. Заметив, что я тону, меня вытащил крепкой рукой какой-то беловолосый мальчишка с удивительно тёмным лицом.
— Чей такой? Почему тонул? — спросил он по-русски.
— Тёти Надии, — ответил я по-мордовски. — Плавать не умею, вот и тонул.
— Ладно, — сказал паренёк тоже по-нашему, — я тебя научу. — А ребятам крикнул по-русски: — Отстаньте от него, я его беру в товарищи! Как тебя звать, парень? Саша? Сашок! — Он протянул руку.
— Здравствуй! — Я стиснул его ладонь. Мне до того было радостно, что русский мальчик так же говорит по-нашему, как по-своему. И другие ребята понимали здесь по-мордовски, но почему-то отвечали мне только по-русски. Я спросил об этом Гришу, так звали моего защитника.
Он ответил:
— Важничает кулачьё! — и скривил губы в презрительную усмешку.
Я тоже усмехнулся и стал презирать кулачьё. Мы пошли вместе с Гришей поиграть, чтобы крепче подружиться. Зашли в сельскую кузницу, где работал его отец. Гриша частенько помогал ему, то раздувая горн, то поддерживая полосу раскалённого железа. Приучаясь к отцовскому делу, он рос крепышом. Был самым сильным и смелым среди ребят улицы.
Мы долго играли в кузнеца и подручного в кузнице, которая в праздник пустовала. Досыта назвонились в железяки, ударяя разными молотками. Наглотались пыли, раздувая горн без огня. Всласть вымазались сажей. Потом бегали в речку отмываться.
Это был самый счастливый день моей новой жизни. А ночью я бредил, метался, у меня был жар, и тётка дала мне выпить такой горький порошок, что я вспотел, и всё прошло.
Моей дружбе с Гришей кое-кто позавидовал. Это был плотный, коренастый паренёк, по имени Андрон, а по прозвищу «Конопач». На его скуластом лице смешно лепились красные веснушки.
— Охота тебе с чумазым в пыли возиться, пойдём со мной на луг, Учителкин! (Мою тётю Надию здесь звали «учителка», а меня стали звать «Учителкин».) За конями пойдём!
На плечах у Андрона звенели удилами две уздечки. Можно ли было отказаться? За конями!
Мы нашли их на лугу стреноженными. Встреченный приветливым ржанием, Конопач быстро снял путы. Накинул уздечки. Подсадил меня на пегую лошадь, сам ловко, как зверёк, вскочил на гнедую. И мы поскакали.