— Ты быстро учишься, ханум, — довольно улыбнулась шахидше. — Пойдём, я покажу тебе, как девушки из гарема устраивают праздники.
А в гареме были танцы. Девушки в кругу томно изгибались, покручивая вытянутыми вверх руками, потряхивая браслетами и монистами на бёдрах. Трое из них играли на инструментах вроде домры. Пять или шесть сидели на подушках, улыбаясь и прихлопывая в ладони. Особенно радовалась одна — белокурая, голубоглазая и кругленькая личиком, излучающая особую благость и наивное счастье. Наверняка, она и есть Фатма, будущая мать. И она всё с той же улыбкой нежно проворковала:
— Бахира-шах! Присядьте к нам, присоединяйтесь к нашему празднику!
— Потом, Фатма, потом, — улыбнулась Бахира одними губами.
В дверь с другого конца коридора проскользнул толстенький безбородый и безусый мужчина в полосатом кафтане изящного покроя и в элегантном тюрбане, громко провозгласил:
— Падишах Деистана, великий Шах Аль Табрис!
Девушки мгновенно выстроились в рядочек, те, что сидели, вскочили, опустив головы. Бахира осталась стоять, скромно сложив опущенные руки. Высокий статный мужчина с окладистой чёрной бородой вошёл в гарем и оглядел всех зорким, как у хищной птицы, взглядом. Алиса украдкой смотрела на него из-за занавески платка и плеча шахидше. Падишах легонько махнул рукой и улыбнулся:
— Продолжайте праздник, девушки!
А потом, когда музыка и танец возобновились, приблизился к Фатме и ласково взял за руку:
— Как ты себя чувствуешь, моя газель?
Алиса всей кожей почувствовала, как напряглась Бахира, как от неё хлынула волна ненависти. И незаметно для всех взяла шахидше за плечо. Бахира передёрнулась и совсем неслышно прошипела:
— Я её убью.
Лучи утреннего солнца пронизывали всё вокруг, играя в веточках, гнущихся под тяжестью спелых абрикосов. От этих лучей кругленькие упругие фрукты словно светились изнутри. Вовсю чирикали птички, словно пытаясь переспорить одна другую. Смеялись девушки, говорили на незнакомом языке, обсуждали что-то тихонько. Алиса слышала их, понимала уже немного, но не вникала в суть, думая о своём.
В саду было так тихо, так уютно, так спокойно, что хотелось остаться здесь навсегда. Вот так тупенько тыкать иголкой в ткань, протаскивать нитку через шёлк, рассматривать получающуюся кривую вышивку и ни о чём не вспоминать. А потом пойти в гарем, покушать парную курятинку, яйца под пикантным соусом, малюсенькие порционные кусочки печёного баклажана, фаршированного паприкой и помидорами… После обеда снова прогуляться в саду. И на уроки — каллиграфически вырисовывать на пергаменте крючочки и закорючечки, помогая себе высунутым языком, как в первом классе. После школы сопровождать в сад шахзаде Кадира, который оказался очень ласковым, весёлым и смешливым мальчишкой, хотя и избалованным донельзя…
Вот и сейчас он рубился на деревянных саблях с сильными чернокожими евнухами, побеждая раз за разом, а Алиса старательно вышивала вензель Шахства на шёлковом платочке, то и дело поглядывая на мальчика. Мысли витали далеко, в Москве. Она вспоминала о даче и о ночи с Фёдором, о смерти бабули, о перстне и о том, как чуть не оказалась пришпиленной к стулу в кафе… Смерть ходила за ней по пятам, но артефакт несколько раз спасал её. А в последний раз подвёл. Только Атас оказался рядом. Лисопёс двинутый… Бросил её, хотя должен был защитить. А она теперь в полной заднице…
— Аисса!
Она вздрогнула и подняла глаза. Кадир схватил с подноса засахаренную вишенку и сунул в рот:
— Налей мне айрана!
Ни тебе пожалуйста, ни тебе спасибо. Вот и всё воспитание.
— Хорошо, шахзаде, — со вздохом ответила Алиса и потянулась к кувшинчику, который заговаривали на кухне, чтобы всегда оставался холодным. Налив мальчику напитка, похожего на жидкий йогурт, она вернулась к вышивке, а Кадир, напившись, обиженно бросил:
— Ты меня не любишь, Аисса!
— С чего ты взял? — удивилась она.