Анту, нашему восточному мальчику, Ленка уделила особое внимание. Не торопясь, провела по груди, шлёпнула по бедру, оставила на животе глубокую царапину.
— Знаешь, Точка, — гадина обернулась и улыбнулась, словно точно знала, что я совсем пришла в себя и подглядываю, — им я тоже займусь лично. Сладкий котик. С тобой просто поиграю, а его воспитанием займусь всерьёз.
Кто сладкий котик, Ант? Обломись, стерва, из Анта котик, как из тебя крем-брюле! Вот очнется… на него у меня самая большая надежда. Ант голова, вместе мы разберемся, в какое дерьмо ты нас втравила и оторвем тебе башку!
А она всё уняться не могла, развернулась, чтобы мне видно было и продолжила наглаживать, пощипывать.
А я радовалась, что парни до сих пор в глухом отрубе, иначе их бы стошнило.
— Шасса, время, — забеспокоился Чуй. Он и правда был похож на огромную гориллу — сутулый, с длинными руками и кривыми ногами, мощной челюстью и массивными надбровными дугами, под которыми утонули малюсенькие глазки.
— Не смей. Мне. Мешать.
Ленка поднялась с корточек и вновь огрела Чуя кулаком по голове. Гориллоид втянул башку в плечи и слезливо пискнул.
— Грузите, — велела гадина.
Амбалы, как дрова, покидали ребят в третью клетку — она располагалась дальше в ряду, сразу за девчачьей, и я ее тоже могла видеть. Особое отношение вновь перепало Анту, его сгрузили относительно бережно.
— Приятного времяпровождения, зверюшки! — проворковала на прощание тварь, достала из кармана ту самую игровую фигню, об которую я порезалась у костра, и резко надавила на середину «экрана».
И пришла боль. Нет, БОЛЬ!
Я пришла в себя от того, что рядом кто-то тонко и жалобно скулил. Все тело затекло и казалось настолько деревянным, что шевельнись — и пойдешь трещинами от боли.
Но скулеж не прекращался, он ввинчивался в мозг раскаленным ржавым шурупом, отдавался эхом в черепной коробке, и скоро мне стало казаться, что скулит не один голос, а два… три… шесть…
Я не выдержала и дернулась, издав, к собственному изумлению, такой же скулеж. Это чего?!
Прямо перед моим лицом какой-то зверь сложил мохнатые толстые лапки, вооруженные нехилыми когтями. Лапы дергались, скребли когтищами по полу, да так, что на камнях оставались следы.
Едрить-колотить! А если эта зверюга меня царапнет?!
Я шарахнулась прочь и взвизгнула — во-первых, двигаться действительно оказалось больно, а во-вторых…
А во-вторых, это были мои лапы. И мое тело — приземистое, довольно упитанное и покрытое жестковато-косматой шерстью двух цветов — тускло-коричневой на лапах, боках и животе и грязно-белой на спине.
Как я про белую спину догадалась, если даже голову повернуть больно? А я хорошо помню, как тут корчилась, а теперь вижу на выщербинах пола белую шерсть, выдранную с корнем. И пахнет эта шерсть мной.
В целом я напоминала звериную пародию на шоколадный кекс, покрытый сверху глазурью. И чтоб мне лопнуть, если я не догадываюсь, какой зверь так выглядит!
Игрушка, та чертова странная игрушка, которую нам подсунула белобрысая сучка. Выбор зверя, да? Может, я не просто так оцарапалась до крови?!