И вдруг дверь в каморку скрипнула, впуская в довольно тускло освещенное помещение какого-то парня. Молодого. Здоровенного. Одетого в кожу с ног до головы. Совершенно незнакомого. Ммаааать!
— Вот это сиськи! — восхищенно сказал вторженец, прищурившись на свету в сторону моей голой груди.
А больше он ничего сказать не успел. Потому что нельзя меня так пугать!
Звон от соприкосновения чугунного дна и медной башки пошел, кажется, по всему улью, я аж присела от испуга.
— Ты его насмерть, что ли? — переспросила оторопевшая Гюрза через пару секунд, когда оглушенный неласковым приемом парень молча свалился нам под ноги. Еще бы, приложила я его со всей дури. Могла и убить, но…
— Вряд ли, — засомневалась я, наклоняясь и прислушиваясь. — Дышит. Куда его теперь девать? Может, добьём?
— А труп куда? — резонно заметила сестра. — Слушай, в конце коридора глухая лестница. В смысле, черная, и такая старая, что там половина ступеней обрушилась, а ведет она в никуда, просто глухой отнорок. Давай мы его туда… того? И самогонкой обольем, если найдут — решат, что надрался и сам упал. И словам его не поверят, а он сам, может, ничего толком не вспомнит.
Идея мне понравилась. Вот только лоб у парня оказался гораздо крепче, чем я рассчитывала, и он попытался открыть разъезжающиеся в разные стороны глаза как раз в тот момент, когда мы с Гюрзой за руки, за ноги волокли его к месту «упокоения».
Я тащила похабника за плечи, и он, получается, очнулся практически в раю. То есть, носом мне в девичью грудь.
— Какие си-иськи… — пробормотал этот смертник. — Какая баба-а…
— Тьфу, греховодник! — я удачно ввернула любимое Мамафимино словечко и с облегчением разжала руки. Прямо над темным провалом старой лестницы.
Новая дверь «Придонья» разлетелась с полпинка, как и прошлая, и позапрошлая. Эти приколисты почему-то никак не могут подобрать створку под мой размах. Да и вообще «Придонье» плохо меня выдерживает. Хозяева меня не любят, хозяева хозяев — тоже. Зато завсегдатаи меня обожают. Вот ради них сюда и хожу. Хотя нет.
Ради себя, конечно.
Я обвёл взглядом провонявший отбросами сумрачный зал, дождался, когда меня заметят, особенно главный, и, ухмыльнувшись в лицо бугаю за барной стойкой, рявкнул:
— Всем бухи! За мой счёт!
Га! Одна фраза — а эффект, как у шумовой гранаты. Грохот опрокинутых чурбаков-табуретов, недоверчивые возгласы и всеобщий вопль восторга. Я выжидал чего-нибудь необычного. Мало ли, ждут меня тут с распростертыми объятиями заговоренных капканов. Нет, всё как всегда, можно смело заходить и радоваться жизни.
Вообще-то я не боюсь проблем. Напротив! Я их обожаю!
Проблемы в этом занюханном диком мирке — единственное, ради чего я его вообще терплю. Без них от скуки можно шлюзы разгерметизировать. Жаль только, все уже в курсе, и ни одна харя в этой дыре больше драться со мной не хочет. Трусы вакуумные.
— Всем выпивки, — повторил я тише, скорее для себя, чем для других. Один хрен кулаки не почесать, значит, пусть под ногами не путаются.
Местное общество опустившихся выпивох едва наскребает на поддавон, моя щедрость им настолько в жилу, что по пьяни они за меня будут горой, если натравить грамотно. Тоже развлечение.
Вдохнув напоследок чистый воздух сельвы, я шагнул в смрад «Придонья». Всегда удивлялся, насколько точное название дали этой дыре. Заведение приткнулось под городом на последнем нежилом ярусе, море джунглей практически лижет пятки местным обитателям. А иногда на ярус заползает… всякое. И тогда становится худо. «Чистая» публика из верхних тут не появляется, только полные отморозки или отбросы.
Морщась от неизбежных похлопываний и заверений в вечной преданности и дружбе, я прошёл к полюбившемуся столику, за которым, вот досада, уже сидели. Кажись, новенькие. Морды я не узнал. Да и не собирался. Взял двух упившихся щенков за шкирки и без изысков выкинул в проход. Ребята, без обид, но это моё место.