— Он скорее с Кавказа, — предположила девушка, — черный, сухощавый, поджарый.
Однако и не будучи эстонцем, устанавливаемый нами убитый вполне мог проживать на территории Эстонии, и поэтому я заручился обещанием подполковника в ближайшее же время проверить все заявки по республике о без вести пропавших. При этом мы оба отдавали себе отчет в том, что заявка об его исчезновении может поступить не скоро. На работе могут подумать, что он заболел, или не знать точно, когда он вернется из командировки. К тому же убитый мог быть и одиноким. Как бы то ни было, мы размножили фотографию убитого и разослали ее во все городские, районные и поселковые отделы и отделения милиции.
Я успел еще в этот день пообедать в кафе «Таллин» и перед самым отходом поезда просто так, без особого дела, только для того чтобы попрощаться и поблагодарить за помощь, набрал номер телефона городского отдела милиции. Заместитель начальника угрозыска просил меня приехать в Ленинград.
Я рассказал ему о встрече с Хельгой Мутсо, о мероприятиях, которые наметила эстонская милиция, о том, что, судя по его скептическим репликам, без дополнительных поездок, в частности в Бологое, кажется, не обойтись.
Я ждал, когда рассосется очередь к единственному открытому окошку билетной кассы на станции Бологое. В свое время, когда я еще регулярно использовал положенные летние отпуска, мне много приходилось ездить по дорогам нашей страны не по служебным делам, и я по себе знаю, как неприятно часами, переминаясь с ноги на ногу, добиваться билета.
Перед этим я уже побывал у начальника вокзала и выяснил, кто из кассиров продавал билеты в интересующий меня день. Наконец кассирша, отпускавшая билеты, кстати, весьма уверенно и быстро, оформила последнего стоящего в очереди, и тогда я протянул ей в окошко свое удостоверение.
Мельком взглянув на него, она быстро сказала:
— На вашу фамилию никаких билетов не оставлено, но, может быть, я смогу помочь вам и без брони. Сейчас не сезон.
— Спасибо, — сказал я, — большое спасибо, но у меня к вам совсем другое дело.
Кассирша посмотрела еще раз на мое удостоверение, потом на меня.
— Заходите вовнутрь, как я понимаю, такие разговоры не бывают короткими. Кстати, до обеда мы управимся? А то я сына должна забрать из школы.
— Может быть, и управимся, — обнадежил я ее. — Это будет зависеть от вас. Кстати, мне уже удалось выяснить то, что в интересующий меня день именно вы, а не ваша сменщица, работали в кассе. — Я показал ей фотографии и назвал число. — Вы помните кого-нибудь, кто брал у вас в этот день билет от Бологого в поезд Москва — Таллин?
— Помню, — мгновенно отреагировала она, а я подумал, что пока мне везет хотя бы в том, что я попадаю на наблюдательных людей. Однако радость моя была преждевременной. — Я помню, что брали такой билет, — задумчиво сказала кассирша. — В тот день я только его и продала на поезд «Эстония». Но того, кто брал… Я ведь через окошко больше руки вижу, чем лица. Вот про руки меня спросите, я вам все расскажу, у кого какие пальцы, как ногти подстрижены, набухли ли вены. Но у этого у вашего гражданина я, пожалуй, не только руки видела. Я, помню, обратилась к нему с просьбой говорить всем, чтобы за ним не занимали. Ну не особенно, конечно, я его при этом разглядывала, но все-таки лицо мельком углядела.
— И узнаете его на этих фотографиях?
— Да нет, пожалуй, это не он. Вот только очки похожи. Ну, да я могу и ошибаться. Сами понимаете, сколько людей мимо этого окошка за день проходит.
— А вы видели этого человека когда-нибудь еще, до покупки им билета или после?
— Нет, — решительно сказала кассирша. — Никогда.
Вечером, подробно записывая свой разговор в билетной кассе, я подумал, что, в сущности, узнал сегодня не слишком много. Ведь то, что вместо человека кассирша узнала очки, не имело особого значения. Мало ли на свете одинаковых очков. О том, что потерпевший носил очки, мы знали с самого начала. Его очки были найдены рядом с телом. Они только (впрочем, это было вполне естественно) отлетели от него во время падения. Конечно, кассирша могла ошибаться.
И человек, который купил в Бологом в тот день билет, теоретически мог и не иметь к убитому никакого отношения. Но если кассирша все-таки не ошиблась и если рассказ ее был как-то связан с нашим делом (если билет покупает один человек, а в поезд по этому билету садится другой), то история с очками приобретала какой-то смысл, только вот какой? Об этом мне предстояло подумать.
В ресторан в Бологом я зашел поужинать после разговора с кассиршей. В этот вечер он казался слишком большим для небольшого количества посетителей, Правда, в центре ресторана за двумя сдвинутыми столами от души веселилась местная молодежь.
К моему изумлению, поданный мне счет был точной копией того бланка, который был обнаружен в кармане погибшего. Уплатив по нему, я попросил обслуживавшего меня официанта взглянуть на, быть может, небезынтересный для него документ и изложить мне по возможности свои соображения. Официант недоверчиво взял в руки остатки найденного нами счета.
— Я не знаю, — сказал он, — что это за странная цена на третьей строчке. И такого блюда я тоже никогда не слышал. Мне кажется, что этот счет получен не в нашем ресторане, по крайней мере не от меня.