Победилов страшно удивился нашей непонятливости.
— Рулевое управление, тормоза и указатели поворотов в порядке. На левом крыле вмятина, видимо, свежая.
До сих пор молчавший Куликов наконец спросил:
— Чем обязан нашему посещению?
— Вы совершили наезд. В связи с этим и произведен осмотр машины.
Я пригласил его проехать с нами в райотдел. Куликов заявил, что вряд ли стоит тратить время на беседы с ним, так как никаких наездов он не совершал, однако он готов дать исчерпывающие ответы на все вопросы, если уж без этого нельзя обойтись.
Подписывая в ГАИ протокол допроса, Куликов пожелал удачи в розыске истинного преступника. Он с еле уловимой насмешкой подчеркнул слово «истинного» и еще раз повторил, что он, Куликов, к сожалению, ничем не может помочь милиции, так как в этот день ездил в пригородный туберкулезный санаторий навестить жену. Что же касается вмятины на крыле, то черт дернул его поставить машину на правой обочине проселочной дороги, какой-то проезжавший мимо в его отсутствие повредил крыло.
Мы еще раз осмотрели машину. В прямом и в переносном смысле рыбой там не пахло. Может быть, это он по каким-то только ему известным причинам не пожелал или не рискнул остановиться и совершил наезд на Артамонова. Но даже и в этом случае его преступление касалось ГАИ, а не ОБХСС, а значит, нам вовсе не обязательно было принимать участие в его расследовании.
Примерно так я и доложил по телефону нашему начальнику и высказал предположение, что машина с рыбой могла в очередной раз пройти мимо оставленного нами КП.
— Раз уж вы занялись этим делом, — сказал в ответ нам капитан Данцев, — нужно помочь следователю пробрить правдивость показаний Куликова.
Кроме того, он сообщил, что Юргенс сдал рыбы еще меньше, чем обычно.
Уехав ночью в санаторий, Худяков утром позвонил мне домой. Его было плохо слышно, но все же я сумел разобрать, что в день наезда на Артамонова Куликов у жены не был, а навещал он ее за день до этого, что его надо немедленно брать.
Когда Худяков вернулся из санатория, мы со следователем уже третий раз беседовали с Куликовым.
Куликов категорически утверждал, что он наезда не совершал, а где он был, его личное дело. На предупреждение следователя об «ответственности за отказ от дачи показаний и за дачу ложных показаний» Куликов еще раз заявил, что никаких проступков он не совершал, а поэтому допрашивать его бесполезно.
Во всем этом деле одна деталь нас очень смущала: почему Куликов, если это он совершил наезд на Артамонова, не остановился сразу по требованию инспектора.
— Предположим, он действительно в тот день не был в санатории, — сказал я, когда Куликов ушел.
— Не предположим, а точно, — возразил Худяков, — ведь я же узнавал.
— Пусть точно, — согласился следователь. — Но куда бы и откуда бы он ни ехал, какое это имеет отношение к его отказу остановиться у КП?
— Когда мы осматривали в гараже его машину, — вспомнил я, — Победилов сказал мне, что Куликов не предъявил технический паспорт на машину. Победилов спросил, где паспорт, а он, покопавшись в ящике, удивленно развел руками и заявил, что, видимо, потерял его, так как обычно кладет паспорт именно сюда.
— Может быть, поэтому?.. — вслух подумал Худяков.
— Вряд ли, — сказал следователь. — Куликов мог, конечно, не остановиться, но сбивать по этой причине инспектора стал бы только сумасшедший. Кстати, я был сегодня в больнице, операция прошла благополучно. Так вот, Артамонов убежден — это было не случайное столкновение, а умышленный удар автомобилем в мотоцикл.
Мы продолжали еще обсуждать показания Куликова, когда эксперт принес нам результат трассологической экспертизы, которая неопровержимо свидетельствовала, что повреждения на левой стороне серой «Волги» 15–80 были нанесены не движущимися частями мотоцикла «М-72», принадлежащего инспектору Артамонову.