— А почему не сейчас? — с недоумением спросил он.
— Там Дан опять безумствует, — вдумчиво протянула танша, рассматривая рослого брюнетистого красавца поодаль. Гистасп и Иттая, сидевшие недалеко от Смелого (хотя сейчас Бану была склонна окрестить его Особенно Наглым), время от времени переглядывались, вздрагивая плечами и явно сдерживаясь. — Иди-ка угомони его.
Шухран задумался. Он знал всего один способ привести Смелого в чувство, но тану вряд ли его одобрит. Тот все же тысячник.
— Э… как? — озадаченно спросил мужчина.
Бансабира скосила на здоровяка полный легкого презрения взгляд: неужели нужно объяснять такие простые вещи?
— А то сам не знаешь, — снизошла до объяснения.
Шухран еще какое-то время соображал, чего ему сказали, а потом счастливо разулыбался. Можно, значит.
— О, ну раз так, — он выпрямился. Да, хорошей простой драки на кулаках сегодня не хватало. Чтобы потом смотреть друг на друга заплывшими глазами и пихаться локтями.
Бансабира в душе посмеялась. Шухран оказался отличным приобретением — крепкий, сильный, верный, без особых сложностей в характере, он был надежным и даже вполне предприимчивым. Правда, пил много реже остальных, и хмель, несмотря на здоровое могучее тело бойца, в голову бил быстро. В такие моменты Шухран казался Бансабире трогательно потешным мальчишкой: немножко растерянный, доверчивый, с глазами щенка.
Шухран старался и зачастую умел во всем соблюдать меру. Как и его равноразвитая симметричная спина, его одинаково хорошо тренированные руки, он выглядел уравновешенным в большинстве ситуаций. Бану никогда не корила Вала, который как-то незаметно стал ответственным за рекомендации людей в ближайшее окружение, что в свое время тот Шухрана пропустил. Так бывает часто: когда долго ищешь аметисты и смарагды во всех уголках страны, перестаешь замечать алмаз, что сияет в твоем собственном перстне.
Шухран успел сделать четыре шага, прежде чем Дан взвился с места, опрокинул бокал эля и размашисто зашагал вслед какой-то красотке. Телохранитель обернулся на помост поинтересоваться, что делать теперь, но Бану уже, закрыв лицо руками, хохотала, как безумная.
Шухран постоял немного, тоже посмеиваясь. Затем осмотрелся и плюхнулся в ближайшее свободное кресло, подтянул блюдо с едой, оторвал кусок жареного кабана, съел, следом сжевал еще какой-то пищи. А потом почему-то потихоньку облокотился на столешницу, сполз ниже и, наконец, вовсе улегся головой на стол. Шум в зале дремать Шухрану не мешал.
Дан любил чернявеньких.
И рыжих тоже.
И светленьких — очень сильно.
Дан любил всех женщин, особенно тех, чьи бедра напоминали ему о всеобщем мужском счастье. Тех, чьи ямочки на спине становились чуть глубже, если слегка надавить на ягодицы, и сводили с ума. Тех, чья нежная кожа казалась легкой простыней из прохладного мирассийского шелка. И когда его огрубевшие пальцы осторожно касались ее, немножко царапая — Дан знал наверняка — женщины тоже сходили с ума.
Они любили Дана Смелого — чернявенькие, рыжие, особенно — светленькие. Весь чертог и город вокруг него знали, что из себя представляет Дан Смелый, и насколько ужасна его репутация. Отчаянный юбочник, от которого не стоит ждать хорошего — ему нельзя верить, с ним не следует даже заговаривать или, тем более, оставаться наедине. Все одинокие женщины замка давно заучили эти запреты, как молитвы, но на каждой попойке непременно отыскивалась хотя бы одна, то ли от хмеля, то ли от одиночества, готовая рискнуть — в надежде, что удастся сделать великолепного богатыря с одурманивающими глазами и блестящим будущим только своим.
Вот и сейчас, сопротивляясь изо всех сил, женщина уступила натиску, позволив тысячнику увести себя из залы.
Когда Иттаю зачем-то подозвал отец, к Гистаспу подошел Гобрий (он прибыл для приветствия танши), который в-точь перед этим перекинулся парой слов с Бану. Судя по тому, что седоусый генерал сиял одним глазом сильнее, чем Дан Смелый при виде хорошенькой женщины — обоими, приветствие, а потом и разговор с тану у Гобрия прошел замечательно. Наверняка, танша не забыла снисходительно подчеркнуть, что она и в самом деле рада видеть Гобрия в стенах фамильного чертога. И сейчас даже Гистасп бы не взялся сказать с точностью, было ли это делом условности или отражало истинные чувства Бану.
— Распоясался он, — разочарованно протянул Гобрий, усаживаясь рядом с соратником.
— Рад видеть тебя, — пошире улыбнулся Гистасп, по-дружески коротко сжав плечо собеседника.
— Ой да, — буркнул Гобрий, скосив глаз на альбиноса. Впрочем, недоверия во взгляде было совсем чуть-чуть.