И каково же было удивление Государя, когда даже возле ворот он не увидел ни одного солдата: кругом царила ночная тишина, лишь в щели забора было видно, что в доме горят огни.
— Верно, караулы расставлены возле дома и в комнатах, — задумчиво проговорил Пётр. — А вот и ворота открывают. Но почему это не наши солдаты, а слуги самого Цыклера?
Денщик замялся:
— Государь, что делать прикажете? Может, восвояси повернуть? Тут наших, кажись, нету.
Пётр, словно проваливаясь в страшную пропасть, проговорил не без трепета:
— Не бежать же, заводи коляску во двор! Слуги, стоя у ворот, поджидали Лариона Елизарьева да Григория Силина. Вот почему, услыхав стук копыт, решили, что подкатили к дому именно они, и, не медля, распахнули ворота.
Пётр спрыгнул с коляски и направился прямо в логово заговорщиков.
Петру стало ясно: капитан Лопухин по каким-то причинам приказ его не выполнил. Мелькнула страшная мысль: что, может, и он переметнулся к злодеям? Тогда уж точно рассчитывать на доброе не приходится.
Пётр стремительно вошел в столовую.
Заговорщики как раз обсуждали грядущее восшествие на трон Цыклера.
Возле главаря восседали Соковнин, его зять Федор Пушкин, казак Лукьянов, стрельцы Филиппов, Рожин и ещё кто-то. Увидав Государя, они смертельно перепугались, решив, что козни их разоблачены, Пётр явился с ротой солдат и сейчас все злоумышленники будут арестованы или убиты тут же.
К их вящему изумлению. Государь ласковым голосом молвил:
— Еду мимо, примечаю — свет в окнах. Как мой Цыклер дорогой поживает, чем занимается в столь поздний час — об том помыслил. Теперь вижу — гости гуляют. Меня в вашу кумпанию примите?
Заговорщики пришли в себя, обрадовались. Цыклер аж в ладоши хлопнул, с веселием в голосе воскликнул:
— Садись, дорогой гость! — И про себя думает:
«Теперь ты у меня в руках, никуда не уйдёшь. Так потешусь над тобой, глупым!» — Вслух же говорит: — Это случай редкий, чтобы за одним столом зараз два царя сидели.
Удивился Пётр:
— А кто второй царь?
Цыклер нагло в лицо Государю хохочет:
— Ты, Петруша, и есть второй царь, а первый — это я. Сейчас я в своем дому повелитель и самодержец, но судьба переменчива. Ты ведь в малолетстве своем тоже не мыслил Государем стать, а стал. А я мыслю быть самодержцем всея Руси, и я им стану. — И с победным видом на своих дружков поглядывает: — Ведь так реку?
Дружки краснеют, глаза отводят.
Возмутилось всё нутро у Петра, зрачками сузившимися зыркнул на охальника, кулаки сжались от бешенства. Но вновь перетерпел, посмеивается: