— Да, великий Государь. И признаюсь тебе, что именно сия причина и позвала меня в дорогу. Прежде чем ты отойдешь ко всем святым, я возжаждал насладиться зрелищем — захотел зреть тебя, мудрого и непобедимого.
Иоанн Васильевич побледнел, пожевал губами, как он это всегда делал во время сильного волнения.
— Не безумие ли говорит в тебе? Или это ухищрение бесовское?
— Нет, великий Государь, это говорят звёзды! Следующий год — тысяча пятьсот восемьдесят четвертый от Рождества Христова, год планеты Меркурия, ещё незабвенный учитель мой, мудростью которого я всегда восхищаюсь, Клавдий Птолемей определил Меркурия как планету мудрости, военного порядка, суровости. Но ежели против сей планеты обозначится кровавая звезда Тодес и своим лучом укажет на город, где благоденствует могущественный царь, то сей царь спустя двести двадцать два дня отдаст душу Богу.
— И что же?
— А то, что за тобой смерть. Государь, явится семнадцатого марта следующего года.
Иоанн Васильевич скорбно поник. Притихли и окружающие.
Годунов покачал головой:
— Враки, поди!
— Государь наш проживет ещё долго, — поддержал его Басманов.
Викентий развел руками:
— Сие не от себя реку, эти предсказания зиждутся на твердой основе — называется наука астрология.
Иоанн Васильевич ничего не возразил. Последнее время что-то случилось с ним. Все чаще, и не только во сне, но и наяву, он видел лица тех, кого не пожалел, лишил жизни: и стременного Никиту Мелентьева, и царицу Марию Долгорукую, и её брата Петра, и сокольничего Ивана Колычева и многих, многих других. Все они являлись в самом страшном виде: окровавленные, изувеченные, с выбитыми зубами и пустыми глазницами.
Он пытался глушить эти видения пьянством, но старый, ослабленный дурной жизнью организм уже не принимал алкоголь. Головная боль сделалась постоянной, мёртвые лица теснились перед ним, выкрикивали: «Нас убил, убей и себя!»
Государь на коленях полз к образам, бросал до тысячи поклонов и час, и два плакал над собою. И уже ничего не тешило, уже жизнь и впрямь опротивела.
Но теперь, когда волхв предсказал скорую смерть, желание жизни вновь проснулось, и смерть, тление сделались нестерпимо ужасными. Государь хотел отпустить волхва, но Годунов сказал:
— Если ты, Божий человек, не врёшь, то тебе опасаться нечего. Но коли понапрасну смущаешь Государя света, то мы тебя сожжём на костре. Посему оставайся во дворце, дожидайся предреченного тобою срока.
Басманов одобрил приятеля:
— Верно, дожидайся! А то ещё чернь проведает, так в государстве неустройства случиться могут. Нечего народ блазнить!
Викентия и его приятелей поселили в клети. Кормили и обращались хорошо, но уходить запретили под страхом смерти.
Дни потянулись мучительно долгие, ибо нет для человека нормального наказания страшнее, чем несвобода.
Государь с той поры сделался зело печален. Тело его вдруг начало пухнуть и издавать зловоние. Оставшись в опочивальне, он долбил лбом пол: