— Ох, красива — сил нет! Засылаю сватов.
Свадьбу сыграли после Филипповского поста — в конце января. Государь уже второй месяц безвылазно сидел в возлюбленной им Александровке. Нарушая приличие, осторожности единой ради, Никита Мелентьев благословения у царя не просил, на свадьбу не приглашал.
Семейная жизнь с Василисой, веселой, проказливой, так по нраву пришлась стременному, что он не смог от супруги оторваться, в свою владимирскую деревеньку её не отправил.
Доносчики — достояние всех времен. Так что Государь вскоре, разумеется, прознал про свадьбу, хитро сощурил око:
— Как на тебя, Никита, Христос поглядит, как Пречистая Богородица позрит, коли от Государя своего дела тайные содеял? Грех сие.
Зная нрав Иоанна Васильевича, не терпевшего оправданий и тем паче возражений, упал стременной на колени, смиренно молвил:
— Согрешил, Государь, прости мя!
Кругом столпились люди, ближние царю, и с замиранием сердца ждали кровавого завершения событий. Но Государь только что выиграл партию в шахматы у Ивана Колычева, был в хорошем расположении духа. Его подмывало блеснуть красноречием:
— Помни, стременной, муж и жена судьбу свою совокупляют не ради блуда греховного, а токмо для воздания должной любви Господу. — Царь нравоучительно воздел перст. — Пейте от своего источника, а к чужим студенцам не приникайте. Просто реку: друг от друга не соблудите и не желайте красоты чужой. Во всяком колодце одинакова вода и ничем не разнится. Уразумел?
Попил вина, ладонью утер уста, добавил:
— Привези во дворец, похвались молодой супругой! Одарить её по-царски желаю.
Никита Мелентьев не потерял обладания. Мужественно глядя прямо в мутноватые зрачки царя, со вздохом вдохновенно соврал:
— В болезни ныне пребывает, красная сыпь по всему телу у ей! А за ласку низко благодарю, великий Государь. Да продлит Господь твои лета!
Иоанн Васильевич махнул расшитым золотом рукавом:
— Ну, лечи её, стременной! Может, лекаря прислать? Не хочешь — не надо…
А тут и сам Государь занедужил, да новые заботы навалились на него. Казалось, оставил он в покое Никиту Мелентьева, забыл о его молодой жене.
Минуло полтора года. Мелентьев все больше входил в фавор. Царь всегда за столом посылал ему куски со своего блюда, одаривал деревеньками, пожертвовал с собственного пальца старинный перстень.
Однажды тёплым майским вечером, когда вся Москва успела покрыться разлапушенными клейкими листочками, когда мягко пахло резво пробежавшим к дальнему лесу в Сокольниках дождем, царь решил оказать своему любимцу честь. Разгоняя зевак плетьми, государев кортеж прискакал к обширной усадьбе Мелентьева, что на высоком берегу Неглинной, возле Рождественского монастыря.
— Встречай, стременной, своего Государя! — растянул узкий рот в улыбке царь. — Чай, не ожидал такой чести?
Все засуетилось, закипело в доме. Десятки слуг сбились с ног, сталкиваясь с разбегу лбами, но подносов не роняли, и вмиг громадный дубовый стол заполнили питьем и яствами.
Как и положено по изящному этикету, появилась хозяйка с золотой чаркой вина на подносе, с низким поклоном поднесла:
— Отведай, свет-батюшка, себе на здравие! Иоанн Васильевич едва взглянул на Василису, как задохнулся в восторге: