Таким образом, XVIII век в общеисторическом развитии — время сложное и противоречивое. Если во всемирно-историческом процессе в этот период победил капитализм либо был канун буржуазных революций в передовых странах мира, то в России экономическое и политическое развитие страны проходило на базе феодального способа производства, а капиталистические производственные отношения в форме уклада возникают при господстве крепостничества лишь во второй половине XVIII века. Особенности социально-экономического и политического развития России во многом определяют характер развития русской культуры, науки и просвещения XVIII века.
XVIII столетие стало переломным в истории русской культуры. Если русское культурное развитие с момента возникновения первого государства у восточных славян в IX веке до XVII века включительно принято характеризовать как традиционную, средневековую культуру, когда принципы познания природы и общества определялись религиозным мировоззрением, го XVIII век открывает качественно новый этап, основанный на рационалистическом (от ratio — лат. — разум), светском мировоззрении. В XVIII веке приходит конец духовной диктатуры церкви в области науки, искусства, образования. Это, естественно, вовсе не значит, что церковь после подчинения её государству в XVIII веке не продолжала оказывать значительного воздействия на все стороны русской жизни. Новый, более широко открытый, постоянный характер стали носить связи с другими культурами, и прежде всего европейской, после выхода России к Балтийскому морю. В XVIII столетии в России, как и в других странах, знания превращались в науку. Происходит становление наук о природе и обществе. Огромные изменения наблюдаются в быту, нравах, обычаях. Наконец, как следствие начавшегося разложения феодального способа производства, роста социальных противоречий и классовой борьбы в науке и общественной мысли появились новые общественно-политические направления, в их числе начала формироваться революционная идеология (А. Н. Радищев).
Одной из самых распространённых характеристик «осьмнадцатого столетия» в истории не только России, но и других стран Европы является звучное и гордое словосочетание «век Просвещения». Именно так можно назвать и данный том, посвящённый русской культуре и науке XVIII века. Однако не раз уже случалось, что красивое и запоминающееся определение эпохи или события заслоняло, искажало, делало односторонним понимание сущности исторических процессов и явлений. С высоты сегодняшних достижений человеческого труда и мысли успехи двухсотлетней и более давности могут показаться не столь впечатляющими, как они представлялись современникам. Сознавая историческую и классовую ограниченность философии и политических взглядов просветителей прошлого, невольно задаёшься вопросом: «Да существовал ли век Просвещения в самом деле?»
Что же, вопрос справедливый, и задавать его начали... ещё в XVIII столетии. Тогда же стало ясно, что ответ на него зависит от понимания самого слова «Просвещение». Пожалуй, наиболее ёмкий и глубокий ответ дал великий философ, один из выдающихся представителей своего столетия Иммануил Кант, считавший, что его время не было «просвещённой эпохой», но несомненно «эпохой Просвещения». Просвещение для лучших умов человечества XVIII века — это не достигнутый идеал всемирной гармонии «просвещённых» правителей и «просвещённых» подданных, а борьба за освобождение, просветление человеческого сознания от теней и мрака «тёмных веков» феодального средневековья. Просвещение — это же состояние, а движение, процесс, происходящий и в обществе, и в душе каждого человека. «Имей мужество воспользоваться собственным разумом!» — вот что считал Кант лозунгом Просвещения. При таком подходе XVIII столетие, так и не ставшее «просвещённым веком», вполне достойно носит имя века Просвещения.
Но почему именно XVIII веку суждено было войти в историю под этим гордым именем? Ведь многих выдающихся деятелей других эпох мы также часто называем просветителями, и называем так по праву. Но здесь наше сомнение опять порождено неоднозначностью понятия «просвещение». В современном языке оно имеет широкое значение, являясь синонимом «образования», «обучения». В таком широком значении «просвещение» является неотъемлемой частью культуры вообще. Борцы за распространение просвещения в массах, Учителя с большой буквы, остаются в благодарной памяти потомков как просветители. Такое понимание вполне приложимо и к просветителям XVIII столетия. Но Просвещение XVIII века и соответственно его деятели имеют и свои, присущие только им черты. Не случайно здесь мы пишем это слово с большой буквы, подчёркивая «индивидуальность», неповторимость данного явления во времени. Просвещение XVIII века (или просто Просвещение) — это мировоззрение передовых людей той эпохи, оно определяло их философские, политические, этические, педагогические, эстетические и прочие представления. В центре всей этой системы взглядов лежала порождённая небывалыми успехами естественных наук вера в безграничные возможности человеческого разума, в том числе в отношении переустройства общества. Казалось, что человечество столь же близко подошло к разрешению тайн личности и истории, сколь понятны стали многие законы природы. Теперь оставалось внушить непременные истины людям, чтобы отношения между ними в обществе стали основываться на разумности и справедливости. Главным орудием в достижении этой цели становилось просвещение в широком смысле этого слова, но обязательно с тем оттенком, что придавали ому Кант и другие передовые мыслители. Речь шла о развитии образования и распространении знаний, но и школа и знания должны были стать новыми, свободными от средневековой схоластики и суеверий.
В философской и исторической науках, в литературоведении сломано немало копий в спорах об отнесении к числу просветителей того или иного деятеля, о национальных особенностях Просвещения в разных странах и т. д. Однозначных выводов о времени, классовом содержании Просвещения в целом и его национальных вариантов эти дискуссии не дали. Но они не были бесполезны, так как помогли уяснить наиболее важные черты века Просвещения. Оказалось, что все стороны Просвещения надо рассматривать во взаимосвязи. Можно говорить о философии Просвещения, об эстетике Просвещения, об общественных идеалах просветителей и т. д., но бесполезно сводить Просвещение только к философским, политическим или каким-либо другим учениям. Также невозможно рассматривать какой-либо национальный вариант Просвещения в изоляции от других, и прежде всего от французского Просвещения, связанного с бессмертными именами Вольтера, Дидро, Руссо и их единомышленников. В силу исторических причин именно французское Просвещение стало классическим образцом этого явления. В нём наиболее отчётливо проявилась связь с социально-политической обстановкой в стране. Франция XVIII века стояла накануне самого мощного в столетии революционного взрыва, и здесь «философская революция предшествовала политическому перевороту» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 273). Ф. Энгельс писал: «Великие люди, которые во Франции просвещали головы для приближавшейся революции, сами выступили крайне революционно. Никаких внешних авторитетов какого бы то ни было рода они не признавали. Религия, понимание природы, общество, государственный строй — всё было подвергнуто самой беспощадной критике» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 16). Радикальность и глубина идей французских просветителей определялись глубиной и непримиримостью разрыва между феодальным строем и новыми, бурно развивающимися буржуазными общественными отношениями. В странах, где социально-экономические противоречия не достигли критической остроты, где буржуазные преобразования и революции ещё не стали на повестку дня, Просвещению XVIII века было уготовано решение несколько иных задач, чем в предреволюционной Франции. Но везде, где разворачивалась борьба против феодальных порядков, религиозно-феодальной идеологии идеи Просвещения находили отклик в сердцах передовых людей, способствовали зарождению освободительного движения, революционной идеологии. Одной из таких стран была Россия.
Исторический прогресс в России второй половины XVII — первой половины XVIII веков происходил в рамках феодального строя. Для сохранения своего классового господства внутри страны, для отражения внешней угрозы правящий тогда в России класс феодалов и его государство вынуждены были провести ряд преобразований. В военном деле взамен феодальных ополчений и отрядов служилых людей создавалась регулярная армия, в государственном управлении в основу замещения должностей вместо старинного принципа знатности клался принцип выслуги и заслуг, на казённый счёт строились мануфактуры и новые пути сообщения, поощрялась торговля и т. д. Благодаря всем этим мерам Россия, заметно отстававшая в своём социальном развитии от ряда стран Западной Европы, догнала их в XVIII веке по своему экономическому и военному потенциалу. Отставание в указанных областях проявится лишь к середине XIX столетия в связи с осуществлением промышленного переворота в странах победившего буржуазного строя.
Потребности развития страны в XVIII веке требовали образованных учителей, офицеров, инженеров, чиновников, грамотных мастеровых, торговцев и т. д. Добиться этого было невозможно без развития системы учебных заведений всех уровней, в том числе высшей школы. Однако организация высшего образования могла быть плодотворной только в сочетании с научными исследованиями. В этом убеждал опыт уже имевшихся в России во второй половине XVII — начале XVIII веков высших учебных заведений — Киево-Могилянской и Московской Славяно-греко-латинской академий, находившихся под управлением церковников и ориентированных на средневековую схоластическую учёность, а потому неспособных удовлетворить новые потребности общества и государства. С другой стороны, недостаточно эффективной оказалась и подготовка необходимых кадров в специальных учебных заведениях: артиллерийских, инженерных, морских и прочих школах. Дело в том, что уровень получаемой в них подготовки, её профессиональная узость не позволяли готовить высококлассных специалистов, которые сами могли бы стать в этих учебных заведениях преподавателями, способными улучшить в них качество обучения.
Преодолеть в тогдашней системе образования как низкий уровень подготовки, так и узкий прагматизм можно было только созданием университетов и научных центров. Первой такой попыткой явилась организация Петербургской Академии наук, на которую были возложены и учебные задачи.
В созданную по замыслу Петра I Академию наук были привлечены выдающиеся учёные того времени. Не все из приглашённых согласились отправиться в далёкую и малоизвестную западноевропейцам страну — Россию. Обещания же очень щедрого вознаграждения со стороны русского правительства привлекали в Петербург часто вовсе не тех, кто принёс бы славу новой академии, а учёных среднего уровня и даже ниже того. Тем не менее среди первых членов Петербургской Академии наук были и действительно очень одарённые и талантливые люди. Они помогли ей очень скоро запять самое почётное место среди знаменитейших научных центров Европы. Вместе с тем именно в стенах Петербургской академии происходило становление таких всемирно известных учёных, как Д. Бернулли, Л. Эйлер и других выдающихся исследователей.
Со своими учебными функциями Академия наук справлялась менее успешно, особенно если говорить о подготовке русских национальных научных кадров. Академический университет оказался второстепенным подразделением в системе Академии наук. Почти за 20 лет его функционирования никто из его русских питомцев не получил профессорское звание. Тем не менее процесс создания русской науки был закономерен и необратим. И в академических стенах, и в лучших университетах Европы учились и мужали будущие её первые «капитаны». А на школьных скамьях уже довольно многочисленных русских учебных заведений подрастала и их смена.
Появление Ломоносова было объективно предопределено всем ходом общественного и культурного развития России. В свою очередь, дальнейшему ускорению хода этого развития несомненно способствовало то, что у истоков русской естественной и гуманитарной профессиональной науки, высшей школы, литературного языка нового времени стоял этот гениальный выходец из народа и истинный патриот. Несомненно то, что Ломоносов был по своему значению первым просветителем в России ХVIII века.
В России конца XVII — первой половины XVIII века были и до М. В. Ломоносова люди, активно выступавшие за развитие наук и школ, закладывавшие основы русской культуры нового времени. Однако их мировоззрение было непоследовательным, эклектичным. В нём такие новые черты, как стремление к научному познанию и преобразованию общества на научных началах, соседствовали с верой в незыблемость основных церковных догматов и феодальных устоев. Взгляды этих людей разделялись очень узким кругом образованных единомышленников, а высказываемые идеи имели целью воздействие прежде всего на представителей верховной власти и их окружение. Указанные особенности были свойственны видным деятелям русской культуры конца XVII века: Симеону Полоцкому, его ученикам Кариону Истомину, Сильвестру Медведеву и другим. Примерно то же можно сказать об идеологе Петровских реформ Феофане Прокоповиче, основоположнике русской исторической науки В. Н. Татищеве, первом русском поэте-сатирике А. Д. Кантемире, составивших «учёную дружину» конца 20—30-х годов XVIII века. Их слово звучит смелее по сравнению с концом XVII века и обращено к более широкой общественной среде, взращённой в ходе Петровских реформ, но они ещё не выходят за рамки сословных дворянских интересов.
Заслугой Ломоносова и его ближайших сподвижников (Н. Н. Поповского, Н. Г. Курганова, Я. П. Козельского, А. П. Протасова, А. Д. Красильникова и др.) явилось формирование тех необходимых условий, без которых идеи Просвещения не смогли бы пустить глубокие корни в России и распространиться в демократических слоях общества. Такими предпосылками расцвета русского Просвещения стали: попытки выработать материалистическое (пусть не всегда последовательное) представление о законах природы; создание общепонятного языка русской науки и национальных школ в изучении естественных и гуманитарных дисциплин; знакомство широких слоёв с достижениями передовой русской и зарубежной науки путём издания обширной оригинальной и переводной научно-популярной литературы; организация высшего учебного заведения и общеобразовательных средних школ нового типа (Московского университета и гимназий) с широким доступом в них разночинцев; активная борьба против посягательств церкви на свободу научного творчества и светский характер образования; провозглашение высшей целью науки и просвещения служение Родине на благо всего народа.
М. В. Ломоносов был первым из русских учёных, оказавшимся не только на высоте задач современной ему мировой науки, но во многих областях и далеко опередившим западноевропейских исследователей. Вклад молодой русской науки в сокровищницу человеческих знаний был настолько велик, что, начиная с Ломоносова, уже не могло быть и речи о её отсталом или заимствованном характере. Ломоносов, как никто другой, показал значимость науки и силу её воздействия на общество. Деятельность его имела своим итогом создание своеобразного национального варианта Просвещения. Очень образно о самостоятельной роли Ломоносова в развитии просветительства XVIII века сказал русский поэт Тютчев: «Да, велико его значенье. Он, верный русскому уму, завоевал нам Просвещенье, не нас поработил ему...»
М. В. Ломоносов не смог завершить начатое им строительство здания русского Просвещения, прежде всего в области политической теории. Тому были объективные причины. Его жизнь и творчество приходятся на вторую треть XVIII века, когда ещё явственно не обозначились процессы разложения феодального строя в России. Лишь в последней трети века, когда в экономике страны складывается новый капиталистический уклад, общественная мысль России постепенно приходит к пониманию того, что крепостнические отношения являются тормозом для дальнейшего развития страны. Если сравнивать Ломоносова с французскими просветителями, то стадиально он ближе всего к самому раннему из них — Б. Фонтенелю (1657—1757). Тот также не выступал прямо против феодального строя, но своей борьбой за науку и за более рационально организованное общество прокладывал пути дальнейшему развитию идей Просвещения.
Несомненно и то, что критика Ломоносовым отдельных проявлений крепостничества непосредственно предшествовала формированию антикрепостнической идеологии. Складывание этой идеологии приходится на 60—90-е годы XVIII века и приводит к появлению первого русского революционера А. Н. Радищева. При всём различии взглядов Радищева и Ломоносова оба они — и дети и творцы века Просвещения. Эту глубокую связь осознавал сам создатель бессмертного «Путешествия из Петербурга в Москву». Не случайно первая в России книга — революционный призыв заканчивается «Словом о Ломоносове».
Характеристика русского Просвещения будет неполной, если хотя бы вкратце не остановиться на отношении к нему со стороны верховной власти. В накалённой предреволюционной атмосфере Франции абсолютизм, загнивающий «старый режим» сразу же почувствовал угрозу, таящуюся в Просвещении и просветителях, которые стали знаменем радикальной оппозиции. Иначе обстояло дело в некоторых феодальных монархиях Центральной и Восточной Европы, в том числе в России, где абсолютистское государство продолжало укрепляться.
Используя ряд достижений западноевропейской культуры и поощряя в своих интересах развитие отечественной науки, образования, российская дворянская монархия не могла не способствовать в какой-то мере распространению в стране идей Просвещения, ведь ими были пронизаны творения лучших учёных и писателей сначала Европы, а затем и собственной страны. Более того, при почти полном отсутствии в стране серьёзных антифеодальных сил (прежде всего гегемона революций XVII—XIX веков — буржуазии) самодержавие не побоялось включить в официальную идеологию ряд теоретических установок и выводов французских просветителей. При этом заимствовались, конечно, компромиссные и наиболее слабые стороны их мировоззрения. Особую популярность у властей получила утопическая мечта о «философе на тропе», которую просветители высказывали в качестве альтернативы революции, поскольку боялись последней. По их мнению, идеалы общественного устройства должен осуществить «просвещённый монарх», убеждённый разумностью просветительских теорий и обладающий неограниченной властью, которую он использует во благо подданных и впоследствии разделит с ними, когда они тоже станут просвещёнными людьми.
Концепция «просвещённого абсолютизма» как одного из вариантов внутренней политики дворянской монархии была характерна для России в правление Екатерины II, хотя элементы «просвещённой монархии» можно заметить и во времена Петра I и Елизаветы Петровны. Реальная политика «просвещённого абсолютизма» по своему характеру и целям не имела ничего общего с просветительскими идеалами, поскольку это была политика дворянского государства в интересах господствующего класса феодалов ради дальнейшего укрепления их классового господства. Однако она характеризовалась также поощрением промышленной и торговой деятельности, ограничением применения принудительного труда в промышленности, изъятием церковных земельных владений и монастырских крестьян в государственную собственность (секуляризация), реорганизацией непопулярных судебных учреждений и законодательной активностью с привлечением к составлению законов представителей сословий, большей религиозной терпимостью, поощрением наук и художеств, расширением литературной и издательской деятельности. Но эти, а также некоторые другие мероприятия осуществлялись, пока не задевали коренных интересов дворянства и самодержавия.
Во второй половине XVIII века более широкие слои населения России получили доступ к знаниям. Но при этом правительственные круги старались держать под контролем духовную жизнь общества, «фильтровать» мысли писателей, публицистов, учёных, допуская в печать или в публичные выступления лишь выхолощенные, лишённые антифеодального содержания, не несущие опасности для существующего строя выжимки из их взглядов. Кроме того, для большинства дворян просветительство было лишь модой, идейная сторона творчества лучших умов Франции и России не воспринималась ими сколь-нибудь глубоко. Особенно ярко всё это проявилось, когда во Франции грянула революция. Тогда Екатерина II, её окружение, дворянские писатели и идеологи отреклись от имён и дел французских просветителей, которыми ещё недавно громко восторгались. Не имея возможности расправиться с наследниками революционных идей Просвещения во Франции, самодержавие обрушилось с репрессиями на русских просветителей, хотя первые гонения на них начались гораздо раньше.
В конце XVIII века просветительское мировоззрение переживает кризис. Рушится один из его устоев — вера в возможность мирного переустройства жизни на началах разума, в просвещение как универсальное средство исправления всех людских и общественных пороков. Лучшие из сторон Просвещения были восприняты и продолжены первыми русскими революционерами. Не случайно его высокие идеалы вдохновляли декабристов, не случайно «просветителями» называл В. И. Ленин русских революционеров-демократов 1840—1860-х годов и сравнивал их борьбу «с крепостным правом и его остатками» с борьбой французских просветителей XVIII века (Полн. собр. соч., т. 2, с. 520). Но в новых передовых теориях просвещение уже не являлось центральным пунктом, а рассматривалось как одна из форм революционной борьбы. Век Просвещения так и не породил «просвещённую эпоху».