Глеб-старший кладет руку на плечо сына и, вздохнув, говорит:
— Пошли, сынок!
Знакомая эстрада. На ней выступают два гармониста в красных рубахах. Летят забористые частушки:
Зрители одобрительно гудят.
Мимо эстрады проходят оба Глеба и трое рабочих. Им не до праздника.
А гармонисты продолжают:
И опять несется одобрительный шумок и смех.
Два Глеба и рабочие проталкиваются через толпу. Звучит третья частушка:
«Холод, голод валят с ног.
Не поможет контре бог!
Всех врагов с земли сотрем!
Хлеб и сало мы найдем!»
— Держи карман шире! — невесело шутит кто-то. — Хлеб да еще и сало!.. Не жирно ли будет?
Небольшая, бедно обставленная рабочая комната: комод, стол, стулья. В черной рамке — фотография Марии Прохоровой.
На столе — смена белья, чистые портянки, котелок, ложка, маузер.
Сидит у стола насупившийся Глебка. Глеб-старший пришивает пуговицу к кожаной куртке, с сожалением поглядывая на сына.
Глебка встает, подходит к окну. На глазах навертываются слезы.
Глеб-старший порывисто обрывает нитку, глухо говорит:
— Не могу, Глебка! Не могу!.. Сам знаешь — время сейчас трудное… Не на прогулку еду — за хлебом… Там и голову оставить недолго!
Глебка молчит, обиженно глотая слезы.
Резкий стук в дверь. В комнату входят Архип, Василий, Митрич и еще несколько рабочих. Все одеты по-дорожному. У одних вещевые мешки за плечами, у других в руках деревянные сундучки.
— Мы готовы, Глеб Прохорович! — говорит Архип.