В. Ф. Олбрайт предлагает дополнить надпись (все ее строки) слева рядом знаков. Он читает:
btršš [...w]— В [из] Тартесс [...и]
ngrš h'[dm h' lšt?] — будет изгнан этот че[ловек на год (?)]
bšrdn [...h'] — из Сардинии [...этот че-]
dm h'šl['...bn] — ловек, у которого не[т…или]
mșb' m[hnt wbn mm] — начальник от[ряда, или ца-]
Ikt wbn [skn (?) w 'm y] — рь, или [правитель(?). И если вер-]
šb wngr[šh'dm h'] — нется, то будет изгна[н человек этот]
bymy — на всю его жизнь
Эту интерпретацию также нельзя признать удовлетворительной. Отрицание Г в финикийском языке не было употребительным; в известных нам финикийских текстах оно до сих пор не засвидетельствовано. Предлог bn не может иметь значения «или»; в еврейском языке он встречается только в значении «между». Сами по себе восстановления Олбрайта произвольны, а предложенное им понимание данного текста как фрагмента декрета, написанного наподобие Гортинских законов на ряде каменных блоков, не доказано.
Основной недостаток предложенных толкований, вариантов чтения и переводов заключается в полной произвольности положенных в основу понимания текста гипотез и в недостаточной точности чтения отдельных знаков, ясно читаемых в надписи.
В нашем распоряжении отсутствуют достаточно надежные воспроизведения памятника. Однако и те, что имеются, позволяют утверждать, что перед нами — фрагмент текста, обломанный со всех сторон. Поэтому нет никаких оснований думать, что надпись представляет в своем нынешнем состоянии связный текст, поддающийся последовательному прочтению справа налево и сверху вниз. Вероятнее всего, этот камень представляет собой отрывок из середины надписи, и, следовательно, у каждой строки отсутствуют начало и конец. Отсутствие огласовок, словоразделителей и стандартных формул не позволяет достоверно определить и значение отдельных сочетаний знаков, а также охарактеризовать с достаточной точностью содержание надписи: была ли она посвятительной, надгробной, строительной или иной. Поэтому всякие попытки восстановления недостающих частей текста представляют собой до открытия других памятников, которые позволили бы более достоверно понять смысл надписи, недоказуемые гипотезы.
Возможно, что в первой строке надписи читается слово trss. Не исключено, следовательно, что Нора находилась в каких-то отношениях с Тартессом, нашедших свое отражение в тексте надписи. Но это означало бы, что в предании Павсания имелось определенное историческое зерно, а именно, что легенда об основании Норы иберами связана с преданием о господстве в этом городе тартесситов. Традиция Павсания, игнорирующая факт основания Норы финикиянами, восходит к антифиникийской, возможно, к иберийско-тартесской или фокейской традиции. Однако господство Тартесса, если оно имело место в действительности, продолжалось в Норе недолго. Во всяком случае ко времени греческой колонизации Сицилии Нора уже представляла собой независимый город-государство.
Итак, общая расстановка политических сил в Западном Средиземноморье в конце II и начале I тысячелетия может быть охарактеризована примерно следующим образом. В южной Испании борьбу за источники сырья и за рынки вели два враждующих лагеря. К одному принадлежали финикийские колонисты, в другом находился Тартесс. Интересно, что в античной письменной традиции, повествующей о борьбе финикиян с иберами, упоминается только Гадес и отсутствуют какие-либо упоминания о других колониях на юге Испании — Малаке, Секси и Абдере, несомненно затронутых этой борьбой, тем более что после их основания Тартесс оказался в своеобразном кольце финикийских колоний (не это ли имел в виду Исайя, говоря: «Нет препоны (mezah — 'пояс') более»?). Позволительно поэтому предположить, что Гадес играл по отношению к другим финикийским колониям роль гегемона.
Борьба между тартесситами и финикиянами не ограничивалась районом южной Испании. Каков был действительный размах этой борьбы, при нынешнем состоянии источников установить невозможно.
К VIII в. до н. э. положение финикийских колоний в Западном Средиземноморье существенно изменилось. В результате захвата Ассирией Финикии и Кипра финикийские города на западе оказались отрезанными от своих метрополий. Это обстоятельство имело для западных финикиян определенное положительное значение. Поскольку метрополии потеряли возможность осуществлять свой суверенитет, как это имело место прежде, западные финикияне обрели политическую самостоятельность. Но в то же время потеря поддержки со стороны метрополий значительно ухудшала их положение в борьбе с противником. Уже многократно цитировавшийся нами отрывок из пророчества Исайи, обращенного к Тиру, показывает, что современники именно так расценивали известие о падении Тира. Тир в представлении Исайи —это тот фундамент, на котором зиждется финикийское господство в южной Испании. Гибель Тира, следовательно, должна была привести к неизбежному крушению владычества финикиян в этом районе.
Эти ожидания современников оказались необоснованными. Финикийские поселенцы на западе Средиземноморья оказались достаточно сильными, чтобы полностью удержать все ими захваченное и после катастрофы, постигшей собственно Финикию.
На Пиренейском полуострове финикийским колониям удалось, преодолевая сопротивление Тартесса, уже к началу VIII в. до н. э. установить прочные торговые связи с местным населением. Об этом свидетельствуют, в частности, материалы знаменитого клада из Алиседы (испанская провинция Касерес). Здесь были найдены главным образом мелкие золотые украшения, в том числе золотая диадема, украшенная стилизованными изображениями цветов и шарообразными подвесками, дужка с присоединенными к ней кольцами, пара серег, украшенных изображениями лотоса и пальм. Очень интересен своеобразный пояс с золотой пряжкой и золотой чеканкой. В орнаментальном оформлении этого пояса имеются мотивы, несомненно возникшие под влиянием месопотамского искусства, например борьба человека с поднявшимся на задние лапы львом. Крылатый лев, вычеканенный на этом поясе, также находит свои аналогии в произведениях вавилонского изобразительного искусства. Кроме того, могут быть отмечены фигурки ястреба, колье с подвесками в виде сплющенных желудей (несомненно, местный иберийский мотив), печати со скарабеями, а также значительный фонд керамики, в котором особый интерес представляет коническая ваза с египетской иероглифической надписью.
Клад из Алиседы представляет собой сложный комплекс памятников разных эпох, наиболее поздние из которых датируются, по-видимому, III в. до н.э. Среди них, как справедливо отмечал А. В. Мишулин, надо полагать, имеются изделия, выполненные иберийскими мастерами, воспринявшими как финикийские мотивы орнамента, так и (через посредство финикиян) стили Египта, Месопотамии, а также, возможно, и Эгейского бассейна. А. В. Мишулин особо отмечает наличие эгейских мотивов в орнаментах Алиседы.
Однако сказанное не исключает, что древнейшие материалы из Алиседы могли изготовляться финикийскими ремесленниками и доставляться иберам финикийскими купцами. Испанские археологи, в частности, отмечают, что некоторые вазы из Алиседы, датируемые VIII в. до н.э., находят себе аналогию в финикийской керамике Кипра и, видимо, доставлены оттуда. Восточной является и манера изготовления вазовых ручек в виде стилизованных ладоней, встречающихся также в кладе из Алиседы, где изделия этого рода датируются VII-VI вв. Как полагает Е. С. Диас, изучавший указанные памятники, они импортировались из Кипра или непосредственно из Финикии через Гадес в Испанию. Доставка этих изделий через порт Майнаку маловероятна.
Таковы те сведения о финикийском импорте в Испанию в VIII в., которыми мы располагаем. О финикийском экспорте из этого района мы знаем значительно меньше, главным образом по данным письменных источников, правда, значительно более поздних. Библейский пророк Иеремия (X, 9) говорит о доставке из Тартесса «сплющенного», т.е., очевидно, чеканного, серебра (kasap meruqqa). Но пророческая деятельность Иеремии датируется концом VII —началом VI в. до н.э. У еще более позднего автора, Иезекиила (XXVII, 12), торговля Тартесса с Тиром характеризуется несколько подробнее: «Таршиш (Тартесс. — И. Ш.) продает тебе огромные богатства; серебро, железо, олово и свинец дают прибыли твои». Эти цитаты из Библии показывают, что связи восточных финикиян с западносредиземноморским миром были восстановлены достаточно быстро, возможно, уже в VII в. Но само слово «Таршиш», вероятно, употреблялось не для обозначения определенного государства, а для обозначения географического района, соответствующего южной Испании. При наличии враждебных отношений между Тартессом и финикийскими колониями в Испании трудно представить себе, чтобы торговля финикиян с Тартесским государством могла принести им значительные прибыли.
Если это предположение справедливо, то имеющиеся материалы позволяют сделать следующие выводы. Основным предметом вывоза финикиян из Испании по-прежнему оставался драгоценный металл. Наряду с торговыми связями на Пиренейском полуострове финикияне, видимо, начали завязывать определенные контакты и за его пределами. В частности, указание на привоз олова «из Таршиша», вероятно, свидетельствует о том, что финикияне вели торговлю уже и в Британии, бывшей крупнейшим поставщиком олова.