— Нет.
— Его исповедь была очень странной. Фактически я не слышал ничего подобного за все время, что я служу.
— Это меня не удивляет.
— Он плакал, — сказал отец Гракон, отпивая чай. — Страшный плач. Он исходил их самой глубины души. Могу я задать вам вопрос, который вызвала в моем сердце его исповедь?
— Нет, — сказал спокойно мужчина. — Не спрашивайте. Он говорил правду.
Гракон кивнул еще до того, как Муньос перевел эти слова, и лицо его словно окаменело. Он наклонился вперед, зажав ладони между колен, и долго что-то говорил. Муньос внимательно слушал и, когда священник закончил, сказал:
— Он говорит, что в мире много странных вещей. Сорок лет назад крестьянин принес ему ящерицу, кричавшую женским голосом. Видел он и человека со стигматами, следами мучений Господа нашего, которые кровоточили в Страстную пятницу. Он говорит, что это, то, о чем он узнал, ужасно. Что это очень опасно для вас и для мальчика. Особенно для мальчика. Это просто гложет его. Он говорит…
Гракон опять сказал что-то.
— Он спрашивает, понимаете ли вы, что случилось в этом вашем Новом Иерусалиме?
— Джерусалемс-Лот, — поправил мужчина. — Да. Я понимаю.
Гракон снова спросил.
— Он спрашивает, что вы собираетесь делать дальше?
Мужчина медленно покачал головой.
— Я не знаю.
Гракон еще что-то сказал.
— Он говорит, что будет молиться за вас.
Через неделю он проснулся в поту от ночного кошмара и позвал мальчика.
— Я возвращаюсь, — сказал он.
Мальчик побледнел под слоем загара.
— Поедешь со мной? — спросил мужчина.
— Ты меня любишь?
— О Господи, конечно да!