Жена. Какой сыр?!
Мать (холодно). Бри.
Дочь. Бабушка, там не будет холодильника.
Мать. Я еще не выжила из ума, знаю! Это — оберег.
Жена. Что за чушь?
Мать. Еще прабабушка дала кусочек сыра прадедушке в Ту Войну, С Которой Никто Не Вернулся.
Дочь. А прадедушка вернулся?
Мать. Нет. Но от него осталась левая нога…
Жена. Это черт знает что, антисанитария!
Мать. Жизнь дороже!
Жена. Допотопные бредни!
Мать. Я же говорила, говорила ему не брать жену без роду и племени — из семьи, где не верят в сыр, где не вспоминают Войну, С Которой Никто Не Вернулся, а только и умеют, что расчесывать волосы по сто раз три раза в день и раздвигать ноги!
Дочь. Бабушка, я просила!..
Жена. Да как вы смеете — с Той Войны не вернулся мой дед… отец был еще мальчиком! У нас не говорят, потому что помнят молча, про себя. Не говорят из уважения, из священного трепета, из суеверия!
Мать. Вы просто боитесь правды! Для твоей семейки жизнь — леденец: лижете своими жадными языками, обсасываете, зубами вгрызаетесь, хрустите, и думаете, что если не говорить о неприятном, оно исчезнет, но под леденцом-то что? Безвкусная пластмассовая палочка! (Пауза.) Я видела, как ты утром красила ногти.
Жена (с вызовом). Это — преступление?
Мать. Кто думает о ногтях в такое время?!
Жена (презрительно). Вы никогда не были женщиной. Для него, понимаете?! Хотела быть красивой перед тем, как он уйдет туда, чтобы там он помнил красивое!
Мать. Это твои ногти — красивое?!
Жена (кричит). Я не могу с вами разговаривать!
Мать. Да уж, ты по другой части, поэтому и привел тебя…
Дочь. Бабушка, ты вменяемая? Уже третий раз упоминаешь секс — представляешь, какая у меня травма? Знаешь, сколько папа должен будет заплатить психологам, когда мне исполнится тридцать лет?! (Уходит, хлопнув дверью.)