— Здесь триста, — раздался в ответ металлический голос, прерываемый разрядами, —вас плохо слышно, вас плохо слышно, здесь триста. Прием.
— Я двадцатый, попал в грозу, попал в грозу!—кричал пилот...
Еще раз ударила молния, самолетик тряхнули сильней, чем прежде, и треск в наушниках прекратился.
— Я двадцатый! Я двадцатый!..
Пилот снял наушники, тряхнул для верности, еще раз приложил к уху и объявил:
— Рации капут. Будем возвращаться.
— Нам нельзя возвращаться, — сказал Кларк.— У нас все расписано по часам.
— Тогда садитесь на мое место и лезьте в тучу.
— А обойти? — предложил Кларк
— Что обойти? — поднял брови пилот.— Без рации? Тут бы обратно в Баланг попасть...
И он заложил крутой вираж.
— Завтра в Нью-Йорке наша пресс-конференция,— неприязненно глядя на пилота, сказал Кларк.
— Лучше отложить пресс-конференцию на послезавтра, чем навсегда, — ответил тот.
— Это, положим, верно,— согласился Mopp.
— Вот вам не надо было считать часы,— проворчал Стэннард.
— Везет мне с этими Гранатовыми! — в сердцах сказал Кларк.— Во время войны еле выбрался отсюда. Через тридцать пять лет попал, и снова...
— Значит, снова выберемся,— сказал Максвелл.
— Должны выбраться,— поправил Стэннард.
Пассажиры с тревогой смотрели то в иллюминаторы, то на пилота. Только Хольц кажется, не обращал внимания на происходящее. Прикрыв глаза, он продолжал дремать или делал вид, что дремал.
Катлен мельком взглянула на побледневшего Moppа.
— Конец света! — покачал головой тот, но все-таки заставил себя улыбнуться.
Штурман десантного самолета нажал кнопку, и в салоне, где сидели парашютисты, замигала синяя лампа. Открылась дверь фюзеляжа, и один за другим солдаты начали вываливаться в ночь.