Далее следует уже прямо монофизитское утверждение, что Христос не мог умереть естественной смертью.
«Как Адам до грехопадения не был доступен естественной смерти (тоже, кстати, надуманное утверждение богословов, ибо из Библии это совершенно не видно) …так и новый Адам не подлежал естественному закону смерти, но добровольно подчинился лишь смерти насильственной…» (там же, стр. 19).
Утверждение нелогично, ибо если бы не подлежал закону естественной смерти, то каким же образом Он мог все-таки быть убит? Если Он добровольно подчинился насильственной смерти, то тогда становится совершенно непонятной вся трагедия Гефсиманского сада (насколько Пастернак здесь ближе к Христу, чем знаменитый богослов!).
И наконец, утверждение монофизитское или даже докетическое, ибо если Он не подлежал закону смерти, то как же Он был ребенком, отроком, мужем; как мог Он тогда алкать, жаждать, страдать от усталости? Тогда остается только утверждать вместе с евтихианами, что это было притворство из смирения, что это был лишь Бог, разыгрывающий роль человека.
Вся страшная и таинственная история Агнца Божия, таким образом, принимает характер какого-то травести, водевиля с переодеванием.
Отец Желудков, конечно, прав, когда ополчается против этих надуманных утверждений богословов, которые лишь затмевают чистое, прозрачное, как стекло, учение Евангелия.
Но отец Сергий, к сожалению, вместе с водой выплескивает и ребенка. Вместе с вульгарными утверждениями богословов отвергает все догматы и все богословие, вслед за надуманными толкованиями отдельных экзегетов он отвергает и само Евангелие. И сам не замечает, что он впадает в такую же вульгарность и плоскость, в какой он обвиняет других.
Прежде всего спор с Богом. Он не может принять учение о гармоничности мира, о совершенстве Божьего творения, когда в мире, в самой органической природе, столько жестокости, безобразия, уродства. Сочувственно он цитирует Марка Твена, который в своих «Размышлениях о религии» говорил, что… «можно только поражаться всеобъемлющей и всепроницающей злобе, которая терпеливо снизошла до того, чтобы изобрести сложнейшие пытки для самых жалких и крохотных существ, населивших землю» (С. Желудков, «Почему и я христианин», стр. 27).
Далее он цитирует известные слова одного из героев романа Ремарка «Три товарища», который говорит: «Невидящими глазам и я смотрел в небо, в это серое, бесконечное небо сумасшедшего Бога, который придумал жизнь и смерть, чтобы развлекаться» (стр. 29).
Когда-то в своем письме, написанном ко мне в лагерь, отец Сергий призывал меня дать ответ на проклятый вопрос Ивана Карамазова. Но здесь он сам в роли Ивана Карамазова. Он задает Богу вопросы — и сам отвечает на них.
Я, конечно, не настолько самоуверен, чтобы претендовать на совершенно исчерпывающий ответ. Должен, однако, сказать: величайшая ошибка богословов в том, что они считают седьмой день — днем конца творения. Между тем это не конец творения — это только новая фаза творения: «Почил» — это значит перестал творить и производить «из небытия бытие», — говорит Златоуст.
В католическом издании русской Библии, в комментариях, правильно рассматривается мысль св. Иоанна Златоуста: «Теперь дело человека творить историю, но все будет зависеть от того, сохранит ли он связь с Богом, так как и теперь каждый атом продолжает существовать лишь по воле Творца». («Библия — Книга Священного Писания Ветхого и Нового Завета». В русском переводе с приложениями, 1973 год, изд. «Жизнь с Богом», Брюссель, стр. 1858.)
Творение Божие продолжается в сотрудничестве с человеком.
В этом действие Абсолютного Духа (по Гегелю), Творческого импульса (по Бергсону), Предвечного Слова Божия, Сына Божия Единородного, — по всеобъемлющей истине Пресвятой Троицы открытой нам в догмате. Человеку надлежит осуществить Божий завет в мире. Мы видим это на примере преподобного Герасима, который приручил льва и был его другом, на примере преподобных Сергия Радонежского и Серафима Саровского, которые кормили медведей и были их друзьями, на примере святого Франциска Ассизского, который проповедовал птицам, рыбам, имел глубочайшее родство с природой.
Здесь я назову имя, которое странно (и даже, как покажется многим, кощунственно) прозвучит рядом с именами святых людей. Имя великого русского дрессировщика зверей Анатолия Дурова, который усмирял самых диких зверей исключительно ласковым словом, никому не позволял ни малейшего насилия над зверями; он входил к ним без всякого оружия, и они его слушали, к нему ласкались, его любили.
Таким образом, Господь продолжает одухотворение природы, ее — преображение, ее творение. Мир все еще в состоянии творчества, и Рука Божия неустанно творит.
Мне приходилось видеть, как скульптор лепит статую. Он преодолевает сопротивление материала, дробит его, крошит, и в результате появляется образ одухотворенной материи, живой, ожившей глины, мрамора, гранита.
«Это так просто лепить статую. Берешь кусок мрамора и устраняешь все лишнее», — говорил великий французский скульптор Давид.
«Беру кусок жизни грубой и грязной и творю из него легенду, ибо я поэт!» — восклицал наш русский поэт и прозаик Федор Сологуб (см. роман «Творимая легенда», 1909 год, том 1, Введение). А знаменитый мыслитель XVI века Яков Беме говорит о «мучении материи».
Таким образом, мир все еще в состоянии творения, а материя в состоянии мучения.
Природа — это женщина во время родов.
«Женщина, когда рождает, терпит скорбь, потому что пришел час ее, когда же родит, уже не помнит скорби от радости, потому что родился человек в мир» (Ин.16:21).