«Анатолий Эммануилович!
Послание Ваше получено. Всякий разговор имеет смысл, если он искренен. Цель Вашего послания ко мне вовсе не та, о которой Вы говорите. Если бы Вас действительно интересовало мое мнение, Вы бы сначала послали мне статью, а потом уже распространили бы ее среди Ваших почитателей.
Ваша цель — во что бы то ни стало обратить на себя внимание, пусть, в крайнем случае, негативное внимание. Это предположение будет, конечно, Вами „с негодованием“ отвергнуто, но я достаточно стар, чтобы понимать такие простые вещи. Но все, что Вы пишете, настолько несерьезно, что Церковь просто пройдет мимо Вас, не заметив Вашей деятельности.
В чем-то Вы перекликаетесь с представителями старой интеллигенции, которая судила о жизни по книжкам, но у Вас нет их безукоризненного чувства вкуса.
В чем-то Вы перекликаетесь с Вашим учителем Введенским, имевшим „легкость мысли необычайную“, но у Вас нет его искрящегося таланта и незаурядной эрудиции.
„При всем при том“ человек Вы очень неглупый, и в душе у Вас есть (очень бы не хотелось ошибиться), мне кажется, что-то очень хорошее. Так в чем же дело?
Похвалы Ваших почитателей… вскружили Вам голову.
Рекомендую Вам обратиться с простым (без вычур) письмом к Святейшему Патриарху, к Митрополиту Никодиму или ко мне с просьбой использовать Ваши несомненные способности. Я бы на Вашем месте начал с самых скромных должностей. Понятно, не спешите. Обдумайте все как следует. Если вы пожелаете поговорить со мной, я всегда рад с Вами обстоятельно побеседовать. Поступите так, и Вы сразу почувствуете такое облегчение и такую легкость, что перед ними покажутся бледными и отвратительными все похвалы Ваших почитателей. Откровенно говоря, я мало надеюсь, что Вы „вомните моему гласу“.
Но не в моих правилах проходить мимо находящегося в прелести. Сохрани Вас Бог. Архиепископ Киприан».
Я ответил кратко:
«Ваше Высокопреосвященство!
Моя статья была Вам послана своевременно, но Вы ее получили с опозданием, так как отсутствовали в это время из Москвы. На остальное Ваше письмо не отвечаю. Ваше неоспоримое право быть обо мне такого мнения, какое Вам угодно было составить, и оценивать мою деятельность, как это Вам нравится. За совет благодарю, но принять его не могу.
Со своей стороны, желаю Вам здоровья. Левитин (Краснов)».
На этом наша переписка с Владыкой оканчивается.
Я продолжаю идти своим путем, а путь Владыки также сложился весьма своеобразно. Вскоре он был переведен на Воронежскую кафедру. Он, однако, отказался ехать и подал в отставку. К всеобщему изумлению, его отставка была принята Синодом единогласно (его друг Митрополит Никодим его не поддержал). Владыка стал, по ироническому выражению его недоброжелателей, «Архиепископом всея Ордынки», т. е. архиепископом при Храме Скорбящей Божией Матери на Ордынке.
Затем на какой-то срок он выплывает в качестве экзарха Патриархии в Германии для того, чтобы через три года вновь возвратиться в свою вотчину на Большую Ордынку.
Пользуюсь случаем, чтобы вновь пожелать ему здоровья. И прилагаю запоздалый ответ на его письмо в нижеследующем интермеццо.
Когда я получил в конце 1963 года письмо от архиепископа Киприана, я решил ограничиться лишь кратким и холодным ответом. Иначе поступить я не мог, ибо всякое расширенное прокламирование своих взглядов было бы воспринято как желание открыть дискуссию или вступить на путь к примирению с официальными властями Патриархии, за спиной которых стояли Совет по делам Православной Церкви и в конечном итоге КГБ.
Другое дело сейчас, когда я нахожусь в далекой Швейцарии и когда я лишен возможности участвовать в непосредственной борьбе за обновление Церкви, в борьбе, продолжающейся в России.
Сейчас я могу объективно и спокойно разобрать основные положения письма Киприана Зернова и подробно разъяснить свою позицию.
Итак, архиепископ Киприан упрекает меня в том, что мои статьи в защиту Церкви и с полемикой против политики Патриархии несерьезны.
Оставляя в стороне вопрос о достоинствах моих тогдашних статей (оценить которые я предоставляю читателю, печатая их в приложении), я должен прежде всего выявить их сущность. «Блажен незлобивый поэт!» — восклицает Некрасов. Перефразируя эти слова, можно сказать: блажен незлобивый кабинетный мыслитель, который, сидя за своим письменным столом, спокойно наблюдая за событиями, удаляется в высшие сферы и разрешает мировые проблемы. Человечество знает таких мыслителей, воздает им честь и помещает их изображения в своем Пантеоне.