Через некоторое время он приобретает известность как крупный антирелигиозный деятель. Правда, иногда бывают маленькие закавычки. Декан факультета ему говорит: «Говорят, вас иногда видят в церкви, Павел Сергеевич». — «Ну, конечно, я же должен знать, что там творится, мне это нужно для моих статей».
Уже в 1957 году его коллега профессор университета однажды ему сказал: «В воскресенье я вас видел в неожиданном месте — в церкви Ваганьковского кладбища. Что вы там делали, профессор?» Последовал ответ: «А вы что там делали, профессор?» В ответ коллега Павла Сергеевича глубоко поклонился.
Вадим по возвращении из лагеря встретил профессора на улице, разговорился с ним. Узнав о религиозных увлечениях Вадима, профессор пригласил его к себе.
А через некоторое время Вадим стал своим человеком у него в доме. Павел Сергеевич был одиноким человеком: жена умерла, с пасынком он сильно не ладил, а у Вадима очень сильно то, что французы называют «шармом»: когда он в хорошем настроении и когда хочет, любого очарует. Попробовал Вадим раза два и меня привести к профессору, но я пришелся там не ко двору. Стал задавать бестактные вопросы, критиковать профессорские статьи (профессора этого… ах, как не любят, да, впрочем, не одни только профессора). Словом, больше я там не бывал.
Но во время моих посещений у профессора составился любопытный квартет: Вадим, один молодой антирелигиозник (ученик Попова), сам профессор и ваш покорнейший слуга. Это дало повод старику назвать наш импровизированный кружок термином «АПО» (атеисты-православные-обновленцы). Так и осталось, впрочем, неизвестно, к какой из этих категорий причислял себя сам хозяин дома. Быть может, ко всем трем.
И вот однажды, в декабре 1958 года, говорит профессор Вадиму: «Вадим, едемте в Загорск. Говорят, там в клубе выступает Дулуман. Я хочу его послушать».
Сказано — сделано. Отправились друзья в Загорск, причем в портфеле у Вадима моя статья о Дулумане. Приехали с опозданием. Народу много. В раздевалке нашлось лишь одно свободное место. Повесили наши друзья оба пальто на один номер. Номерок взял Вадим. Далее предоставляю слово профессору.
«Входим в зал. На трибуне молодой человек. Говорит хорошо, гладко, никогда не скажешь, что это провинциал.
Рядом со мной Вадим. Сидит, листает вашу рукопись. Нервничает. Вдруг в тот момент, когда Дулуман на сцене начинает говорить о семинариях, Вадим восклицает: „Нет, этого терпеть нельзя!“ Момент — и я не верю своим глазам. Вадим вскакивает — и он на трибуне. Дулуману (громко): „Вы говорите неправду. Я сам семинарист. Разрешите вам возразить“. Дулуман поперхнулся на полуслове, а Вадим настаивает. Дулуман (в смущении) к президиуму: „Я не знаю. Ведь это не диспут“. Председатель: „У нас не диспут. Я не даю слова“. А в публике шум. Один говорит: „Пусть возразит“. Другие к Вадиму: „Убирайся вон“. Вадим: „А вы боитесь. Тогда я буду сейчас говорить в вестибюле. Кто меня хочет слушать, идемте“.
Впоследствии выяснилось, что речь Дулумана передавалась по радио, и радиопередача была сорвана по всей линии. Пришлось радио выключить. И вот, Вадим выходит из зала, и многие идут за ним. Дулуман промямлил еще несколько слов. И председатель быстро закрывает собрание. А мое-то положение. Номерок от пальто у Вадима. Выйти без пальто я не могу: на улице мороз тридцать градусов. Поневоле иду за Вадимом. Подхожу к Вадиму: „Вадим, ну, довольно. Идемте“. Куда там! Не слушает. И вдруг начинает произносить речь. Кто-то кричит: „Ты — выродок!“ — „Нет, я не выродок. Я только заглянул в себя поглубже… Загляните и вы в себя, и вы увидите то же“.
Ему задают вопросы, он отвечает. Новый импровизированный доклад. Наконец я подхожу к Вадиму: „Вадим, ну идемте же. Вадим!“
Вадим: „Нет, я буду ждать Дулумана. Я хочу, чтобы он меня выслушал“. В это время говорят: Дулуман вышел другим ходом и уехал на автомобиле. Наконец Вадим взял наши пальто. Мы пошли. И тут произошло самое страшное: вся толпа хлынула вслед за нами. И шла, пока мы не сели в поезд».
На другой день А. В. Ведерников был вызван в Совет по делам Православной Церкви. Там ему сказали: «Что ж это такое? Мы же договорились, что ваш журнал не будет заниматься миссионерской деятельностью, и вот, что делает ваш работник-фотограф».
Включают микрофон. Здесь записан на пленку весь инцидент с перепалкой Дулумана с Вадимом. Вадим тут же был уволен из редакции.
Я еще не был раскрыт. Но моя работа непрерывно перепечатывалась и распространялась. Особенно рьяно ее распространял священник Лесняк из Питера. Из-за этого многие думали, что «Краснов» — это псевдоним отца Лесняка.
Но, конечно, раскрытие моего псевдонима было лишь вопросом времени. В смутном ожидании предстоящих событий оканчивался знаменательный и тревожный 1958 год. О том, что было в дальнейшем, мы расскажем в следующих главах.
И предоставим читателю познакомиться с пресловутой работой, направленной против Дулумана, принадлежащей перу автора этих строк. Перепечатываю эту работу с самиздатского экземпляра. Знаменательна судьба этого экземпляра. Этот экземпляр попал каким-то образом за границу. Из Европы он перекочевал в Америку, в руки Высокопреосвященного Иоанна, архиепископа Сан-Францисского. От него опять же в Европу и был перепечатан журналом «Грани» за 1967 год, а затем вернулся опять к Высокопреосвященному в Америку.
Три года назад Владыка любезно предоставил этот экземпляр автору.
С этого совершившегося кругосветного путешествия экземпляра мы и перепечатываем эту работу, которая является первым творением церковного самиздата.
Смутно и невесело было в ночь на 1 января в тот год.
Чувствовалось: наступают вновь тяжелые времена.
Так и оказалось. В том году начался особо свирепый нажим на церковь. Газеты пестрели фельетонами, направленными против верующих людей, раздавались каннибальские призывы к закрытию храмов и репрессиям. Весной 1959 года была закрыта (якобы на ремонт) Киево-Печерская Лавра; затем был закрыт и превращен в музей Андреевский собор в Киеве.