Когда его передают по воздуху из рук в руки, он покоряется и беспомощно свисает, как горностаевая горжетка со стеклянными глазами. Это единственные секунды отдыха между тысячами акробатических прыжков. Никак не пойму, откуда столько изобретательности в этой головке величиной с яйцо и столько неуёмных сил в этом комочке жизни? Посмотрите, как горят его глаза! Он что-то заметил! Метнулся! Бахрома занавеса тихо покачивается у балконной двери, ведущей в сад. А там качается ветка ивы. Но Джонни осторожен — он не нападает на трепещущие листья. Он понимает, что может провалиться в пропасть между балконом и деревом. Джонни знает всё!
По-видимому, природа наделила глупостью только тех, кто держится чопорно и важно. Джонни превращает всё в игру. Он заигрывает со всем: с сигаретой, которую я курю, с табачным дымом, с пером, которым я пишу, с книгой, которую я читаю…
И вдруг Джонни совершает необыкновенный прыжок задом наперёд, в чисто японском стиле. Нацелившись на какую-то пробку, болтающуюся на верёвочке, котёнок метнулся в сторону, как резиновый мяч, сдунутый с места мощным насосом. За столь изумительный прыжок Джонни получает в награду кусок колбасы.
Собаки — самые умные пешеходы на свете. Они примирились с машинами без малейшей обиды и злобы.
Лет сорок тому назад, может, и находились такие псы, которые облаивали машины за то, что те заняли место лошадей, но сегодня из-за этого не тявкнет ни одна собачонка. Собаки привыкли к скорости, рывку, оглушающим гудкам и ослепительным электрическим фарам. Даже научились по слуху распознавать марки автомобилей и безошибочно определяют расстояние до машины. Когда пёс хочет перебежать улицу, он ждёт, пока проедет машина. Если машина вдруг настигает его посреди мостовой, он круто останавливается у самых колёс.
Ой! Глядите: какой-то недотёпа-пёс не рассчитал, растерялся, побежал слишком быстро, и автомобиль вот-вот налетит на него. Не волнуйтесь напрасно. Пёс благополучно перебежал улицу, а машина молнией промчалась мимо.
На пути нашей машины, лениво развалившись посреди улицы, лежит старая собака. Она как будто догадывается, что за люди сидят в машине. Наверно, она услышала, как Мицура взвизгнула: «Осторожнее, папа, на улице спит собака, не раздави её!» Собака не потрудилась даже приподняться с места, и, чтобы не тревожить ленивицу, мы вынуждены её объехать. Непрерывное кряканье гудка не помогает. Собака чует, с кем имеет дело, и не обращает на гудок никакого внимания.
Давным-давно, когда люди разъезжали в экипажах, которые двигались лишь чуть быстрей пешехода, барбосы, завидев вдали экипаж, могли не торопиться уступить дорогу — времени у них было хоть отбавляй. Единственные машины, с которыми собакам приходилось встречаться, были велосипеды — нелепое сооружение с двумя большущими колёсами, на которое взгромождался верхом человек. Выгнув спину, он цеплялся за руль и уродливо перебирал ногами. Бывало, растяпа-велосипедист, опьянённый скоростью, налетал на собаку. Виновный немедленно получал по заслугам: расквашивал нос о мостовую.
С машинами, конечно, совсем иное дело: тут надо держать ухо востро. Поглядите, как умно смотрит налево и направо этот пёс с пушистым хвостом, заметивший на противоположном тротуаре своего лучшего друга. Ведь машина может появиться внезапно: лучше заранее хорошенько осмотреться по сторонам. Пёс всё проверил и, убедившись в полной безопасности, спокойно перебежал улицу.
Первое время, когда машины только-только появились, они покалечили и задавили немало животных. Наш пёс Ласку, который жил ещё до вашего рождения, ребята, был ожесточённым врагом скорости. Ему во что бы то ни стало хотелось цапнуть, как мяч зубами, автомобильное колесо, и, оскалившись, он гнался за машиной, не отставая ни на шаг. Бедный Ласку стал просто мастером таких гонок. Он мчался целый километр за одной машиной, потом возвращался в погоне за другой, чтобы тут же снова ринуться обратно, вслед третьей. После сотни километров такого пробега, обессилев, он наконец сдавался и часа два с лишним спал как убитый, растянувшись животом вверх и улыбаясь своим радужным снам. По-видимому, ему снилось, что он победил машину, и тут его будила какая-нибудь глупая курица, случайно клюнувшая пса в живот. Ласку вскакивал на все четыре лапы и минуты две сряду облаивал эту курицу.
Не знаю, что с ним такое стряслось, но в один прекрасный день Ласку перестал преследовать машины и с тех пор до конца своей жизни относился к ним с уважением и осторожностью, низко опуская перед ними голову и хвост.
А что говорить о нашей собачке Фетице, её-то вы наверняка помните?.. Можно привести тысячи случаев, подтверждающих её необыкновенный ум. Одного лишь Фетица не умела — читать. Ласку был помоложе её и позадиристее, он-то и приучил её гоняться за машинами. Как-то раз огромная машина сшибла Фетицу и изувечила ей мордочку. С тех пор Фетица полностью исцелилась от своей привычки и всё время улыбалась, как господин сенатор, который недавно вставил себе искусственную челюсть. За автомобилями Фетица больше не бегала.
А наша комнатная японская собачонка Пусси, с носиком величиной с пуговицу и густыми-прегустыми бровями, приучилась ездить в закрытых автомобилях. Как только Пусси встречала такую машину, она тут же вскакивала в неё, растягивалась на сиденье и ждала, когда автомобиль поедет. Но так как водители не подозревали о её желании и не включали мотор, Пусси принималась настойчиво лаять: «Гав, гав!», требуя, чтобы автомобиль немедленно двинулся с места.
Собаки привыкли к цивилизации, даже усвоили правила уличного движения. Они прекрасно знают, что в Бухаресте правостороннее движение и что за прогулку в такси надо расплачиваться. Разве вы сами не видели, как мопс господина инспектора не выходит из машины, пока шофёр не получит платы и не скажет «спасибо»?
Во времена шарманки заунывному вою этого музыкального инструмента жалобно подвывали все собаки. Казалось, они лишены музыкального слуха. Как бы не так! Собакам просто была не по душе шарманка и её однообразная мелодия. А сейчас полюбуйтесь только, с каким удовольствием наши бобики слушают музыкальные радиопередачи. Разве они воют, когда исполняется музыка Бетховена, Вагнера, Грига? Никогда!
Давным-давно жил народ — римляне. У них не было ни телефона, ни телеграфа, но все сообщения и приказы из Рима на второй или третий день доходили в самые отдалённые уголки страны, от моря до моря. А вот каким чудом — неизвестно! Этого не объяснят вам даже болтуны с главной улицы, которым известно всё на свете.
Собаки тоже прекрасно умеют передавать друг другу новости. Из Бухареста в Брашов, Клуж, Арад, Будапешт, Вену, куда угодно. По ночам раздаётся звонкое «гав, гав», и последняя новость переходит с улицы на улицу, из деревни в деревню. И пока люди спят, облетает весь мир. Если какая-нибудь машина сшибла собаку на улице Бухареста, часов через десять, не больше, это становится известным всем собакам Европы…
— Но я вижу, ты спишь, Баруцу… Да и у тебя, Мицура, глаза слипаются… Стыд и срам!
Мицура надела папины кожаные перчатки, влезла в его ботинки, напялила его шляпу, поля которой свисают у неё до плеч. И вот по нашему садику расхаживает чудовищный карлик с огромными лапами. Девочка хочет во что бы то ни стало нагнать страху на всех.
«Куда ползёт это безголовое пугало с огромными лапами пеликана?» — чирикают воробьи, подскакивая серыми мячиками.
«Что это за горбун тащится по саду?» — гогочут, таращась, гуси.
Котёнок считает, что это расфуфыренный индюк, а собаки, держась чуть поодаль, недоумевают, навострив одно ухо и мирно опустив другое.