В нашей квартире, кроме нас с отцом, Анны Павловны с её семьёй, стареньких Панчишиных и сердитой Раисы Демидовны, живёт ещё Лампадия Андреевна. Настоящее её имя Леокадия, но когда я был маленьким, легче было выговаривать Лампадия, вот и привык звать её так.
Ох и чудная же она! Сроду таких не видел. Я почти никогда не слышу её голоса. Выйдет на кухню, еле слышно шепнёт одно-единственное слово «здравствуйте», только и всего. А чтобы улыбнуться или пошутить со мной, как другие соседи, и думать нечего. Всё как будто прячется от нас.
Какая-то она… серая, вроде бы пропылённая — и волосы, и глаза, и одежда. Волосы наполовину седые. Я думал, это от старости, но отец говорит, что Лампадия Андреевна совсем ещё не старая. А по-моему, ей уже сто лет или вроде того: голос такой, будто от старости нет сил громче говорить.
Что она делает по целым дням, я не знаю. На работу, как другие, не ходит, и в комнате у неё всегда тихо-тихо, словно никто там и не живёт. Только изредка Лампадия Андреевна выходит из дому с толстой папкой в руках — куда-то её уносит. Очень мне интересно, что там, в этой папке, но у неё разве узнаешь. Живёт она в самой маленькой и самой плохой комнатке — рядом с кухней. Я бы, наверно, пропал со скуки, если бы пришлось там жить и целыми днями молчать. «Это она от злости молчит! — разоряется Раиса Демидовна. — Воображает, что умнее всех! Никого из соседей знать не хочет! Вы только гляньте на неё — вся высохла от злости! Разве добрый человек будет молчать, как рыба?»
Я не знаю… Сама Раиса Демидовна никогда не молчит, всегда во всё вмешивается, всеми недовольна, всех учит, хоть никто её не просит. А разве ж она добрая! Вот дедушка Панчишин, тот и вправду добрый. И бабушка Панчишина. Они ужас как боятся скандалов, крика. «Лучше уступить, — говорят они, — только бы тихо-мирно было». И Анна Павловна, хоть и сердится на Раису Демидовну, тоже уступает — лишь бы тихо-мирно. А мой отец, когда Раиса Демидовна начинает кричать, смеётся, а она от этого ещё больше злится. Наверно, она была бы рада, если бы отец отвечал ей таким же громким криком, только бы не смеялся. Не любит она его смеха.
Но больше всех она не любит Лампадию Андреевну. Как увидит — сразу начинает к ней цепляться, придираться к каждой ерунде. Но Лампадия Андреевна редко выходит из комнаты в кухню, а у Раисы Демидовны терпения не хватает, так она станет у неё под дверью и орёт во всю глотку.
— Тунеядка! — кричит она. — До пенсии не дожила, а не работает. Я её выведу на чистую воду! Я напишу куда следует!
— Ну-ну, зачем же так? — не выдержал как-то дедушка Панчишин и укоризненно покачал головой. — Она одинокий человек, а вы…
— Потому и одинокая, что злая, никого не любит. Ведьма-одиночка, вот она кто!
С того дня Раиса Демидовна иначе не называет Лампадию Андреевну, как ведьма-одиночка. Мне это понравилось, и один раз, когда Лампадия Андреевна шла по коридору в свою комнату, я со смехом сказал отцу: «Ведьма-одиночка пошла». Но отец не стал смеяться:
— Дурачина ты, Ярослав.
— Почему дурачина? Разве Лампадия Андреевна не злая, как ведьма?
Отец задумался:
— Не знаю, злая она или добрая, но так называть человека не годится. И вот что я тебе ещё скажу: плохо, что мы ничего о ней не знаем, очень плохо…
Ну, ясное дело, я никогда не называю Лампадию Андреевну ведьмой-одиночкой громко, только про себя… Ведьма-одиночка — это интересно, это как-то даже таинственно, а мне всё таинственное нравится. А может, ночью, когда мы все спим, ведьма-одиночка выходит на кухню и колдует? Как это делается, я не знаю, а так хотелось бы узнать!
Однажды я проснулся среди ночи — мне показалось, что на кухне что-то брякнуло. Может, это ведьма-одиночка варит своё колдовское зелье? Я решил выследить её. Тихонько встал и прокрался на кухню, но никого там не увидел — наверно, она превратилась в невидимку. «А может, она и не молчит совсем, — подумал я тогда, — а разговаривает, только на своём, неслышном для нас, ведьминском языке?»
Зато Раису Демидовну всегда слышно. Если бы все вдруг замолчали, она одна кричала бы за всех нас. Как-то я налил полный чайник и забыл его на плите. Вода закипела, стала переливаться и погасила газ. Ох, что тут было!..
— Он хочет отравить весь дом газом! — кричала Раиса Демидовна так, что, уж верно, на соседней улице слышно было. — Растёт сиротой, учить — никто не учит. Безобразие! Я буду жаловаться в домоуправление! Я напишу в школу! Я…
— А я совсем не сирота, — огрызнулся я. — У меня отец есть!
— Какой там отец…
Но тут неожиданно за меня заступился дедушка Панчишин и сердито, я ещё никогда не видел его таким сердитым, сказал:
— Славка не сирота, у него есть отец. И хороший отец. Я попрошу вас, Раиса Демидовна, замолчать.