— Простите меня, милорд, — она обворожительно улыбнулась, стараясь свести все не к обиде, а к легкому недоразумению. — Уверяю вас, я не нарочно.
— Под ноги смотри, животное! — рявкнул на нее щеголь. Кругом уже начал собираться народ: скандал привлек внимание гуляющих, и они поспешили посмотреть, в чем дело. — Тончайшая замша, пошито на заказ самим Витуаром Монтенем, а ты истоптала все своими копытами, дрянь!
Алита почувствовала, как щеки заливает горячей краской стыда и обиды. Не потому, что франт орал на нее — потому что он был похож на Никитоса. Муж точно так же раздувал скандал на пустом месте, Алита была виновата во всем: в плохой погоде, в скачках валют, в пылинках на подоконнике, и, если она пыталась извиняться и оправдываться, то скандал разгорался с новой силой. Это было настолько горько и обидно, что Алита ощутила резкую боль в груди: там словно взбух тяжелый нарост, в котором таилось нечто, рвущееся на поверхность.
Оно действительно вырвалось: Алита увидела алую вспышку, а скандалящий франт на мгновение захлебнулся воплями и рухнул на мостовую, схватившись за горло. Толпа замерла, а потом люди разразились испуганными и нервными криками, и кто-то схватил Алиту за руку, призывая полицию и инквизицию.
— Ведьма! — орала тоненькая леди эфемерной, почти ангельской красоты. Ее крики больше подошли бы торговке овощами. — Ведьма! Злонамеренная ведьма!
— Ведьма!
— Держите ее!
Ноги подкосились, и Алита свалилась на мостовую. Вопли зевак на мгновение усилились, а потом растаяли, и стало темно.
— Нежные какие ведьмы пошли, — сказал мужской голос, спокойный и холодный. От слов веяло стылостью прозекторской и январским морозом. — Прибила человека и свалилась.
Рука, затянутая в гладкую перчатку, поплыла от груди к животу и ниже. Алита вдруг поняла, что холодный голос говорит о ней, и чужая рука по-хозяйски оглаживает ее тело. Это было настолько гадко и отвратительно, что Алита дернулась в сторону и тотчас же закричала от боли, пронзившей запястья.
— Не так быстро, дорогуша, — хохотнул второй. — А то покалечишься до начала потехи.
Тьма перед Алитой рассеялась, открыв небольшой ярко освещенный зал и двоих молодых мужчин в темно-серых форменных сюртуках с белыми шнурами на груди. В такую же форму был одет Огюст-Эжен, только шнур у него был один, золотой. Переведя взгляд в сторону и вверх, Алита увидела, что ее руки пристегнуты к каким-то деревянным перекладинам. Липкий мерзкий страх, зародившийся в груди, стал расти и крепнуть. Помещение было слишком похоже на пыточную, а эти двое в форме — на тех, кто не церемонится с попавшими к ним в руки.
— А она крепкая, — обладатель холодного голоса, тощий и бледный тип с неприятным цепким взглядом, деловито похлопал Алиту по бедру. «Я голая вишу на дыбе, — подумала она. — И меня собираются допрашивать и пытать. Либо насиловать и пытать. Ничего хорошего».
— Ну еще бы, — второй, светловолосый крепыш, сунул перо в чернильницу и поднялся из-за стола. — Хороший нам подарочек к празднику, правда? Ведьма, да злонамеренная, да еще и хорошенькая. Скоротаем дежурство, да?
Алита прикрыла глаза, стараясь совладать с собой. В памяти всплыл орущий франт на мостовой — если она действительно каким-то образом убила его, то дела очень плохи. Тут никто не станет проявлять доброту и понимание к злонамеренным ведьмам. Впрочем, один вариант все же был.
— Руки убери, урод, — процедила Алита, презрительно глядя поверх голов инквизиторов. Первый, который по-прежнему водил ладонью по ее бедру, посмотрел на Алиту так, словно с ним заговорило животное. — Руки убери и отвяжи меня. Я из ваших. Работаю со Страховидом Лефевром. Так что отвяжи меня и принеси мои шмотки. Холодно тут.
Светловолосый ухмыльнулся и покачал головой. Похоже, слова Алиты не произвели на него никакого впечатления — в отличие от его коллеги, на лице которого проступило сомнение.
— Да мы с товарищем не брезгливые, — спокойно сказал он. — Под кем ты там валяешься, нам без разницы. А вот за грубость… За грубость надо отвечать, — и он хлестнул Алиту по щеке, сильно и резко, так, что она отшатнулась, ударилась головой о деревяшку дыбы и обмякла, бессильно повиснув на оковах. Сквозь волну вязкой беспомощности, охватившую тело, Алита почувствовала, как светловолосый с каким-то привычным спокойствием патологоанатома скользнул ладонью по ее лобку и вниз и резким отработанным движением запустил пальцы внутрь. Алита взвизгнула и снова рванулась в сторону и получила еще одну пощечину.
— Ну, виргинального состояния и в помине нет, — прокомментировал светловолосый, отводя руку. — Собственно, неудивительно. А поэтому…
— А поэтому вы сейчас снимаете ее с дыбы, — прозвучал в допросной новый голос. Вскинув голову, Алита увидела, что на пороге стоит Огюст-Эжен собственной персоной, и его вид не сулит коллегам ничего хорошего. Он смерил присутствующих презрительным взглядом и рявкнул: — Быстро, мать вашу!
Недавние истязатели кинулись к дыбе, и через несколько минут Алита уже сидела на низенькой скамье, подобрав колени к животу и прикрыв грудь руками. Лефевр прошел к столу и, взяв исписанные листки, пробежался по ним взглядом. Незадачливая парочка вытянулась во фрунт поодаль: по их побледневшим лицам было понятно, что их не ждет ничего хорошего.
— Она сказала, что является сотрудником инквизиции? — Лефевр говорил спокойно, но Алита чувствовала тяжелую волну его внутренней ярости, медленно катившуюся по допросной.