Мы избегаем подходить близко к энергетическим установкам. Те, которые побольше, горят, как одержимые, и могут вызвать паводки и наводнения. Теплая вода несет жар в соседние районы, и там тоже начинается таяние.
Однако и этим методом нужно пользоваться осторожно, иначе ваши энергетические установки подтопят под собой почву и просто-на-просто провалятся. Ганимед — всего лишь большой снежок, а не твердь земная, и в основном состоит из воды. Судите сами: ледяная корка, примерно семьдесят миль толщиной, с камнями, застрявшими в ней, как изюминки в пудинге, а под этой корой — болото, молочный коктейль из воды, аммиака и гальки. Есть, разумеется, твердое ядро, далеко внизу, в самом центре, с достаточным количеством урана, чтобы предохранить болото от замерзания. Поэтому энергетические установки не находятся на одном месте. Они похожи на больших гусениц, бесконечно ползущих прочь от экватора. Их компьютерные программы позволяют выбирать наиболее безопасный путь по нагромождениям камней, только у них вместо ног — траки. Мы видели одну такую, карабкавшуюся вдалеке на гребень, делавшую приблизительно сто метров в час, всасывавшую лед и выбрасывавшую из хвоста аммиачно-водяной поток. Наверху у гусеницы ярко-оранжевый шар. Если установка слишком быстро расплавит лед и застрянет в озере, значит, будет плавать, пока не придет спасательная команда.
Несколько десятилетий — и на планете образуется достаточно устойчивая атмосфера. Еще несколько десятилетий — и здесь появится отель «Хилтон». Настанет время перебираться в другое место.
С Юри мы по-прежнему не ладим. Мне все труднее его выносить. Кроме того, он чересчур толст и занимает слишком много места в маленькой кабине. И ужасно неуклюж. Хуже того, небрежен и невнимателен.
На третий день мы выходим, чтобы проверить блок датчиков, передающих экоизменения тающего льда. Что-то в нем разладилось. «Уокер» не может одолеть крутой склон. Мы находим датчики, и причина поломки сразу становится понятной. Обломок камня с кулак величиной застрял в коллекторе: возможно, заброшен сюда постоянно сдвигающимися льдами.
Юри наклоняется, чтобы рассмотреть получше, скользит по гравию и падает на датчики. Коллектор, антенна, оградительные решетки — все отскакивает.
— Кретин! — ору я, бросаясь вперед. Поздно. Все полетело к чертям.
Он клянется, что это я наткнулся на него и сбил с ног. Лжет, разумеется. Может, я и подтолкнул его, но не настолько сильно!
Приходится собирать детали. Снимать датчики. Устанавливать кучу нового оборудования. Проверять его. Мы теряем целый день.
Юри становится еще более невыносимым. Мы постоянно рычим друг на друга, стоит нам оказаться в «Уокере». Если же трудимся снаружи, стараемся делить обязанности так, чтобы работать в одиночку. Оказалось, что у нас полно переделок. Нужно установить счетчики повыше, чтобы камни больше в них не застревали. Энергетическая установка может появиться без предупреждения. Если только что растаявшая смесь проложит себе новый путь, лучше поскорее убраться с дороги.
Мы привели в порядок уже два блока. Когда дело доходит до третьего, Юри отправляется на поиски и возвращается ни с чем. Он не смог отыскать датчики. Я иду с ним.
— Знаешь, я помню это место, — говорю я. — Мы проходили здесь в прошлом году. Блок вон там, прямо за этим гребнем.
— Ну так вот, его там нет.
Мы стоим на уступе желтой скалы, среди разбросанных булыжников.
— А что там обозначено на карте? В чем поломка?
Юри нетерпеливо оглядывается.
— Датчики перестали работать несколько месяцев назад. Это все, что известно.
— Ну, раз так…
Я поворачиваюсь, чтобы идти, и замираю.
— Погоди… кажется, это чашка Фарадея?
Я нагибаюсь и поднимаю крохотный металлический колокол, лежащий в пыли.
— Такие обычно прикрепляют на верху блока датчиков.