Мысль билась, как и та, единственная, несколько часов назад — успел.
Удар. Удар. Удар.
Рефлекс. Элемент банальной человечности. Ноги сами понесли его, рука сама выставила щит.
Он так же отгородил бы от огня Кассандру или Варрика. Это ничего не значит. Ничего не значит. Ничего. И ярость на собственную глупую одержимость сегодняшним эпизодом отражается на движениях. Меч вгрызается в древко и достаточно нескольких направленных ударов, чтобы оно с хрустом треснуло пополам.
— Не хочу показаться невеждой, но тебе бы бабу, капитан.
Каллен не вздрагивает только благодаря военной выправке, привитой Орденом ещё в юном возрасте. Этот человек будто издевается, будто одних только мыслей о нём недостаточно.
— Я уже давно не капитан, — рычит Каллен, не оборачиваясь.
Нанося удар за ударом по сломанному манекену.
Дориан молчит какое-то время, и Каллен вдруг замечает, что все образы вымелись из его головы.
Словно присутствие наглого тевинтерца каким-то образом заставило их застыть на месте, исчезнуть, остановить свой сумасшедший хоровод. Слава Андрасте.
— Но ведь всегда приятно вспомнить былое, не правда ли?
— Что тебе нужно, Дориан?
После недолгой паузы насмешливый голос тянет из-за спины:
— Думается мне, что ваш враг уже повержен.
Каллен не насчитывает и десяти ударов, когда оборачивается и смотрит прямо на стоящего у Стены Павуса. Тот выглядит преотвратно. Губа опухла, судя по напряжённым лицевым мышцам — он испытывает боль, а судя по тому, как опирается на свой посох — будто бы игриво, но кого это сейчас обдурит, — у него серьёзно повреждена грудная клетка.
Только взгляд остаётся острым и хитрым, как всегда. Каллен поднимает подбородок, и смотрит свысока. Дориан не пытается перехватить инициативу и подколоть взглядом в ответ. Он коротко улыбается, насколько может, а потом отталкивается от Стены и, морщась, делает несколько шагов к нему.
— Я здесь, — говорит Дориан, сжимая пальцами посох, — чтобы выразить вам свою искреннюю благодарность, рыцарь-коммандор Резерфорд.
Благодарность и провокация обжигают одинаково сильно. Заслышав обращение, Каллен долго смотрит в скуластое лицо, морщится и резким движением прячет меч в поясные ножны. Впервые он желает, чтобы их уединение во внутреннем дворе Скайхолда нарушил хотя бы кто-то. Чтобы посреди ночи здесь оказалась целая рота солдат, желающих потренироваться. Прямо сейчас он осознаёт, что они впервые за всё время их знакомства одни, и впервые ведут беседу.
— Так поступил бы, — говорит Каллен, глядя в сторону, — каждый на моём месте.
— Отнюдь. Однако я не устаю удивляться твоей вере в человеческую добродетель.
Он неприятно удивлён фактом того, что чувствует неуместное смущение от неуместной благодарности. Дориан же вовсе не смущается — он еще ни разу не отвернулся. Только часто сглатывает — видимо, пытается смочить пересохший рот. Здорово ему досталось.
— Уже поздно, — коротко отвечает Каллен, бросая быстрый взгляд на бледное лицо, выделяющееся в опустившейся темноте, как бельмо. Лицо напряжено, но улыбка его не покидает. Упрямый сукин сын. Будет улыбаться, даже если его стрелами изрешетить. Каллен злится, потому что отводить взгляд не хочется. Хочется рассмотреть, понять: действительно ли улыбка искренняя, или это всего-навсего давняя маска баловня судьбы.