Горько было на душе у Пашки, на глаза навернулись слезы. И жалко ему стало себя до дрожи. Живут же люди - есть у них отцы и матери, куча родных, а у него - никого.
- Эй ты, Окорок!- услышал Пашка окрик.
От угла дома отделилась темная фигура. Пашка узнал в неи дружка по кличке Святой.
- Где шляешься? Час ищу,- проворчала фигура.
- В милиции. Разговоры разговаривал.
- Заливаешь? Или завязать решил, а?
- Нет. Чуть не погорел.
- Опять один шлялся? Карманы проверял?
- Часы снимал, да нарвался. Отца родного почистил … Заливаешь!
Правду говорю. Сам не думал, что когда-нибудь родного встречу. А вот привелось … - Пашка сказал это с откровенной грустью.
Но Святой так и не поверил.
- Хватит трепаться. Приходи завтра на Алаиский. В двенадцать.
Ядреное дело наклевывается. И они распрощались.
И опять шел Пашка по ночному городу и с грустью думал: «Случится же такое, чему даже поверить трудно…»
Проводив Окороковых, Вязов сидел за столом хмурый и пытался представить, о чем говорят отец с сыном. Он почти угадал. Нет, эти два родственника никогда не примирятся. Характеры разные. А куда же покатится Пашка? Что ему уготовила судьба? Тюрьму? Пожалуй, не надо было отпускать парня. Теперь неприятностей не оберешься.
Дверь резко отворилась, и в кабинет прошагал Костя. Он подошел к столу, остановился и, еле сдерживая волнение, спросил:
- Михаил Анисимович, зачем же вы отпустили … задержанного?! Михаил молчал. Ответить: «По велению сердца», «Не знаю»,
«Ошибся»? Глупо. Он достал кусок бумаги, что-то написал и подал Косте, говоря:
- Вот тебе адрес этого Пашки. Запомни. Займемся парнем, серьезно займемся …
Сегодня я выслушала интересную историю. История грустная. Ее мне рассказала Зоя. Я слушала и удивлялась. Передо мной сидела совсем не та хохотушка Зойка, которую я знала уже почти четыре года.
Мы устроились на скамейке в скверике. Грелись на осеннем солнышке, разговаривали. Не знаю, сумею ли я передать рассказ Зои, ее чувства, свои ощущения. Не так просто это сделать, оказывается. Но все же попытаюсь.
Вот что она мне рассказала.