— Послушай-ка, Энди… конечно, решать не мне… твоя жизнь меня не касается. Но на твоем месте я бы…
— Что?
— Знаешь, я бы сто раз подумал, а стоит ли изображать из себя благородного? Может, попробовать жить как все люди, просто так, сравнения ради? В городе немало таких, у кого чертовски много причин не любить тебя, и ты это знаешь. Вспомни хотя бы парня, которого ты отправил в Анголу. Так что будь я на твоем месте, то крепко подумал бы, не лучше ли вести себя потише?
— То есть ты хочешь сказать, если меня прикончат, то это может вызвать шум? И доставить кое-кому немало причин для волнений?
— Ну что ж, можно сказать и так.
— И тогда кому-то может прийти в голову поинтересоваться, что за дела творятся во Френч-Байю?
— Рано или поздно все равно этим кончится.
— Само собой. Только ты бы предпочел, чтобы это случилось попозже.
— Как можно позже, Энди.
Латур направился к двери и, уже взявшись за ручку, он вдруг, будто вспомнив о чем-то, обернулся:
— Да, кстати, совсем забыл тебе сказать… конечно, если тебя это интересует. Похоже, чтобы пойло было покрепче, Тернер повадился добавлять в него куриный помет.
Виски веером выплеснулось на рубашку Муллена. Его всегда красное лицо сейчас побагровело до того, что стало почти лиловым.
— Ты… распроклятый сукин сын! — взревел он. — Теперь я ничуть не удивляюсь, что тебя кто-то хочет прикончить!
Глава 3
Остановившись на крыльце конторы шерифа и захлопнув за собой дверь, Латур вынул сигарету и закурил. Нельзя сказать, что он так уж гордился собой. Да и вообще, признаться, самодовольным он никогда не был. А тем более сейчас. Он ничего не понимал и, что хуже всего, чего-то боялся.
Служба в армии… потом Ольга… и сухая скважина в земле… да, надо признать, что жизнь повернулась совсем не так, как он себе представлял до недавнего времени.
Он бросил взгляд на часы. Было почти восемь вечера — слишком поздно, чтобы торопиться домой к ужину. Да и если честно, самой Ольге давно уже все равно, вернется он домой или нет.
Латур неторопливо пересек лужайку, тянувшуюся перед зданием конторы шерифа, и побрел по улице Лаффит. Если кому-то еще не доводилось видеть города “открытого порока”[Американский сленг. Город, в котором открыто разрешена неограниченная продажа спиртных напитков, открыты публичные и игорные дома] , то во Френч-Байю было на что посмотреть. Вся улица, лежавшая перед ним и залитая неоновым светом, где за каждой второй дверью громыхала музыка, изобиловала ночными клубами и барами, битком набитыми людьми, карманы которых топорщились от денег. Улицы же просто запружены ими; но здесь встречались не одни мужчины. Было и немало девушек, прелестных юных созданий в ярких платьицах, — они сновали взад и вперед, стреляя глазками по сторонам и прикидывая цену, которую можно заломить… достаточно только удовлетворить то, всем хорошо известное желание, которое, строго говоря, не являлось ни голодом, ни жаждой и утолить которое могли только эти женщины.
Двое крепко подвыпивших мужчин, в одном из которых Латур узнал Джорджа Вилльера, капитана пароходика, совершающего чартерные рейсы, неуклюже размахивали кулаками прямо напротив кафе португалки Джо, а собравшаяся вокруг толпа с энтузиазмом вопила.
Вздохнув, Латур растащил буянов и тут же пожалел об этом. Пьяный Вилльер, возмущенный тем, что кто-то помешал ему получить удовольствие, тут же полез на него с кулаками, и Латуру пришлось сбить его с ног, а потом еще хорошенько стукнуть пару раз, чтобы тот успокоился. Вдруг по спине его пробежал неприятный холодок, и он весь подобрался. Ему внезапно вспомнились пули, с визгом пролетевшие мимо и едва не задевшие его.