10. [II]. Среда.
Дома. — Статья для «Известий» — «Все силы советского народа»{396}.— Сводка, между прочим, довольно ясно намекает, что идут бои на улицах Ростова. Войтинская говорила о боях дня три тому назад, равно как и о том, что взят Краснодар. Но, — мы подкатили к Харькову и подкатываем к Орлу!.. Нет ли удара со стороны Брянска, — чтобы оттуда идти на Смоленск? Вот где решающий удар. А, может быть, решающий — это борьба за Донбасс. Когда мы жили в Ташкенте, мы говорили — «через две недели все будет ясно». Думается, что, действительно, через две недели многое теперь будет ясно.
Сегодня уезжает в Ташкент жена В. Гусева. Мы отправили с ней 3.250 руб. денег, собранных с великим трудом, веревки для вещей, чемодан, в качестве подарка детям — сушки, и Комке — газеты. Ну, и, конечно, пропуска и удостоверение из домкома на Комку и Мишку. Если б наскрести к концу месяца тысячи четыре, — им бы хватило на переезд.
Сегодня звонили из «Гудка» и сказали, что к концу недели мне будет пропуск — на фронт, с эшелоном танков. Не знаю в чем ехать. У Ник[олая] Влад[имировича] есть моя куртка, которая б вполне годилась для поездки, но брать неудобно, а кожаная моя слишком легкая.
Сообщение о взятии Чугуева. Мы в 25–30 км от Харькова, в дачной местности. Превосходно!
11. [II]. Четверг.
Во сне — рыбачил, на удочку. Клевало хорошо. Сначала натаскал много мелких рыб, а затем поймал огромную. Так как сны, да еще такой резкой отчетливости, вижу редко, и так как в голове пустой шум, мешающий сосредоточению и работе, и так как несчастья приучают и к суеверию, и так как нет для семьи денег и не знаю где их достать, словом — достал «сонник», едва ли не в первый раз в жизни, и прочел. Увы, сонник ответил мне с двойственностью, обычной для оракула. Рыбу удить плохо. Но поймать большую рыбу — хорошо. Не удочкой, а сетью, очевидно. А, коли удочкой, то, стало быть, ни богу свечка, ни черту кочерга!
Статья в «Известиях» не напечатана. Да, и ну их к лешему, устал я от этих статей!
Конечно, можно страдать, мучиться, потому что нельзя напечатать роман или что статьи твои хвалят — не хвалят. Но, все же обычная, — рядомшная, — жизнь куда страшнее всех твоих страданий, брат по искусству. — Таня едет в трамвае. В вагоне две кондукторши, — одна толстомордая, молодая и ужасно расстроенная, а другая тощая, еле двигающаяся. Вот эта тощая и разъясняет кому-то: «Пища у кондукторш плохая, холод, работа на ногах, — они и мрут. И перемерли. Тогда провели мобилизацию — толстомордых, — из булочных, из столовых. Ишь, паникуют!»
Да, паниковать и нам не подобает.
Иду по ул. Горького. Впереди, мелкими, старческими шажками, одутловатое лицо, на котором пенсне кажется капелькой… Боже мой, неужели Качалов{397}:
— Василий Иванович, здравствуй!
— А, Всеволод… чеславич… — забыв отчество, пробормотал он что-то неясное и подал мне, тем смущенный, руку в вязаной перчатке. — Как живем?
— Хорошо.
— Да, хорошо. Думаете, что теперь… Москве авиация грозить не будет… Немцы…
— Куда идешь, Василий Иванович?
— А в аптеку. Вот из аптеки в аптеку и порхаю.
— Почему же сюда? Надо в Кремлевскую?
— В Кремлевской того, что здесь есть, нет… Например, одеколон. А здесь я всегда найду, всегда. Прощай, Всеволод!
И он снял варежку и действительно вошел в аптеку.
Если бы ему нужен был одеколон для туалета, он мог бы послать кого-нибудь. Значит для питья? — «Ну тогда я не алкоголик!» — и с этой глупой мыслью я бодро зашагал по ул. Горького к Красной площади.
Сообщение о взятии Лозовой. Мое предположение, когда взяли Изюм, — основной удар на Днепропетровск с тем, чтобы отрезать Донбасс и Ростов. Удар с двух сторон — первый: Изюм, Борвинково, Лозовая, Павлоград. Второй: Ейск, Мариуполь.