Странная телеграмма из Москвы: «Срочно готовим фронту сборник „Сказки Отечественной войны“ просим прислать одну-две сказки{290}. Телеграфьте военная комиссия Союза писателей Любанский?».
Сама телеграмма — сказка — ибо писал ее Иванушка дурак, которому только в нашей сказочной стране и достаются «Коньки-горбунки» — «из которых первый есть я».
Вечером у генеральши. Были Михоэлс, Абдулов, П. Маркиш. У всех на устах Леонов, которому позвонил Сталин и сказал, что ему понравилась пьеса{291}. Маркиш и Михоэлс слегка переругивались, а до того Маркиш жаловался, что Еврейский театр — «выдохшийся».
18. [X]. Воскресенье.
Погодин говорит о новой своей пьесе{292}. Уткин рассказал, видимо, ему такое о Москве, что Погодин решил не ехать. Директор театра Революции Млечин читает пьесу Леонова. Все актеры восхищаются Берсеневым, который поставил «Фронт» в 23 дня{293} и едет с этой пьесой в Ташкент.
Вчера по поводу звонка к Леонову Маркиш сказал: — Это звонок не только к Леонову, это ко всей русской литературе, которая молчит.
19. [X]. Понедельник.
Вечером зашла Надежда Алексеевна. Впервые она говорила о том — «что и где едят в Москве». Когда присутствовавший при разговоре Абрам Эфрос сказал:
— Так странно слышать от вас, Надежда Алексеевна, рассказ об еде…
Она, смеясь, ответила:
— Я привыкла и знаю, что рассказывать. Меня все об этом спрашивают.
Тогда же Луговской читал отрывки из своей поэмы «Книга жизни»{294}. Поэма эклектична — в сущности это, как и в большинстве современной поэзии, длинное стихотворение «Моно-стих». — Тут и Блок, и Верхарн, но есть одна глава, не дурная, об Одиссее: ненависть гребущего веслом в судне к хитрому Одиссею, который обманет не только современников, но и будущее, но и поэтов. Вся поэма наполнена ужасом смерти, вернее ужасом перед смертью. Стали говорить о форме. Луговской, совершенно серьезно, — он был трезв, — сказал:
— Она написана в форме бреда.
Опубликована передовая «Правды», которой суждено быть знаменитой, [о] Гессе.
Писал, переделывал первое действие «Старинного ковра» (раньше назывался «Ключ от гаража»).
20. [X]. Вторник.
Перебои. Чудовищная головная боль. Лежу в постели. Порошки, кофе, кола, ничего не помогает. Принял слабительное. Боль к вечеру утихла.
Не работал и не выходил из дома. Читал «Бесы» и, — для равновесия «Минералогию».
Тамара ходила за пропусками. Оказалось, что пропуска в Москву введены с 3-го октября, а нам выдали командировки 15-го! Хороши бы мы были, если бы уселись в самолет 15! Вздор какой! Милиционерша, выписывавшая бумажки на проход в милицию, сказала Тамаре:
— Мешаете только нашей работе. То драпали из Москвы, а то бежите в Москву. Не сидится…
Человек, стоявший за Тамарой, сказал:
— В этом драпе, гражданка, надо разобраться. Я, например, тридцать лет сижу безвыездно в Ташкенте и направляюсь в Москву впервые.