— А может быть их, немцев, 450 миллионов, а не китайцев? Кто-то сказал:
— Нет. Больные животные безобидны и в сущности не смешны.
Читал «Тысяча одну ночь».
11. [IX]. Пятница.
Беззаботный, веселый А. Толстой, за стаканом вина, читал первый акт такой же беззаботной комедии «Нечистая сила»{273}. Комедия традиционная, русская, под Островского, с медленным течением, глубоководным и приятным. Про Москву? — говорил о запахах, о том, что косили два раза сено, что из гнезда выпал стрижонок и клевался, когда его взяли в руки, что Кончаловский устроил званый обед и сказал:
— У меня в «Буграх» стояла кавалерия и это очень хорошо: конское говно самое лучшее удобрение.
В дневном сообщении говорится, что немцы захватили несколько улиц Новороссийска. На лицах всюду полное равнодушие. Женщины — общественницы, собравшись у Тамары, говорили о [нрзб.] обедов (тех, которые остаются от не пришедших в столовую детей), о том, что какой-то Катиной дали шесть пончиков, а детям выдали по одному, что Пединститут им. Герцена, эвакуировавший сначала в Пятигорск, а затем приезжающий в Челябинск, ничего не достал для своего пропитания у наркома торговли Сибирцева, у которого нет совершенно риса и сладкого, и вообще ничего нет. По просьбе Екатерины Павловны Пешковой герценовцам выдали чаю и бочку повидла. Екатерина Павловна сказала:
— С Кавказа никто не уходит, кроме некоторых коммунистов и некоторой части интеллигенции. Говорят: «все равно помирать — в эвакуации или у немцев. Лучше уж дома».
Жена Вирты обещала дать мне на время ружье мужа, которое валяется у каких-то знакомых. Но, наверное, не даст по жадности.
12. [IX]. Суббота.
Сообщение об оставлении Новороссийска.
13. [IX]. Воскресенье.
В семь часов у летчиков, в парке Максима Горького. Затем у Надежды Алексеевны. Телеграмма от «Нового мира» с предложением изменений в романе. Написал статью для «Труда»{274}. Предложение с кинофабрики — написать сценарий «Хлеб», причем у них даже и сюжет есть.
14. [IX]. Понедельник.
По-видимому, немцы осуществляют второй тур осеннего наступления: атаки на юго-западе Сталинграда, бои возле Моздока и молчание — что делается южнее Новороссийска.
Ходил с Крайневым в военный комиссариат. По дороге Крайнов рассказывал, что работников комиссариата приходится часто смещать — «иначе хищения большие», и привел пример, как один за то, чтоб остаться, заплатил 60 тысяч рублей.
Он же говорит: в Самарканде, в детдоме, ссорились директор и воспитательница. Однажды воспитательница заболела. Директорша поверила только тогда болезни, когда ей сообщили из больницы, что воспитательница «лежит в операционной». Звонят на другой день: «умерла, забирайте». Ну что же, — у нас любят мертвых! — директорша заказывает гроб, цветы, скромные поминки, стенгазету с заслугами покойной, — и едет в больницу. Даже, кажется, чуть ли не оркестрик захватили. Приезжают. Оказывается, что, в суматохе военной, регистратор перепутал бланки — и воспитательница жива. Собирается совет: «как же быть? За чей счет похороны?» И выносят решение: «за счет бывшего покойника». Суд да дело, — и от суда неразберихи и прочего воспитательница умерла, теперь вторично и уже по-настоящему. Удостоверившись, что активистка действительно умерла, похоронили ее за счет детдома.
Был у Яшена, разговаривали вежливо с Халимой Насыровой{275}.— Прощался с Зелинским, который уезжает завтра, а Надежда Алексеевна летит сегодня ночью.
Кстати о полетах. Крайнев высказал предположение, что немецкие аэроцистерны, может быть, заброшены в пустынях, окружающих Ташкент. Самолеты снизятся, зарядятся и прилетят в Ташкент. А здесь заборы глиняные, дома тоже — все и посыпется. Затем самолеты снизятся опять в пустыне, зарядятся и улетят. Зенитной защиты в городе нет.
Вчера на вечере С. Городецкий спросил меня, отведя в сторону:
— Что случилось? Почему все улетают?
— Как все?