Стало смешно и радостно, Маша нервно хихикнула в трубку. Павел скоро будет рядом, а с ним любые страхи развеиваются, как туман поутру.
После непродолжительного молчания, видимо, обдумывал ее заковыристую по смыслу формулировку, Паша спросил:
— Маша, ты что-то курила?
— Неет… хи-хи.
— Пила? Нюхала?
— Ну что ты…!
— Я сейчас буду.
Просто адреналин играл в крови. Она решилась, окончательно и бесповоротно снова быть с Павлом, без оглядок и упреков. Она любит его и не может без него жить. Факт. А еще, до дрожи в коленях и, вполне возможно, до обморока, боится летать на самолетах. Трясется от страха уже только от мысли о предстоящем полете. Тоже факт.
Маша не просила и не требовала от Павла слов, хоть и нравилось ей их слышать. Особенно от него. Да, она любила слова, но самого Павла, со всем его молчанием и сдержанностью любила больше. Он мог одним взглядом сказать и дать почувствовать больше, чем иной человек, например целым вечером непрерывных разговоров или целой книгой слов.
Одно прикосновение или десятки исписанных страниц? Что больше?
Половину суток длившийся, не всегда ровный и плавный перелет, Маша перенесла без истерик или паники. Ну, потела, кидало то в жар, то в холод. Несколько раз в глазах темнело, но поскольку она в эти моменты сидела, до обморока не дошло.
Говорить Маша не могла, даже не хотелось. Несмотря на ее фобию, длительное сидение на одном месте, не особенно приятный воздух в салоне самолета, нервозность… Несмотря на затянувшееся молчание, она была счастлива. И уверена в себе и в Павле.
Уже без слов.
Сколько можно продолжать бояться? Ждать плохого? Даже если сидишь в трясущемся самолете в тысячах километрах над землей, уже тринадцать часов.
Сколько можно продолжать убеждать и просить прощения? Добиваться доверия, стараться заново построить однажды разрушенные отношения? Сколько угодно. Недели, годы, можно весь полет длиною в жизнь. Когда будет достаточно и будет ли вообще?
Может, достаточно просто любить? И если он очень талантлив и очень сильно любит, а она просто ангел… Они преодолеют страх предательства и не испугаются боли. Ради друг друга.
Все тринадцать часов до Токио они не разговаривали, то просто сидели с закрытыми глазами, то находились на грани сна. Павел не выпускал Машиной ладони. Поглаживал, перебирал тонкие пальцы, иногда сжимал или прятал ее ладошки полностью в своих теплых руках. В темноте салона его губы целовали ее лицо, отвлекая во время особенно сильной турбулентности. И не были Маше нужны слова, чтобы пережить сильный страх. Боязнь и полета, и жизни. Достаточно присутствия рядом любимого.
За окном бушевал сильный ветер, шел ливень, тяжелые капли били по подоконнику и листьям огромного клена. Маша лежала на постели в номере гостиницы и ждала Павла. Сегодня у нее день рождения и как это принято у ангелов, в этот день они дарят близким щедрые подарки. Маша улыбнулась краешком губ.
Упрямый, несгибаемый, принципиальный, уверенный в себе, закрытый от всех Павел до сих пор не зашел дальше поцелуев и доводящего до безумия петтинга. И в кои-то веки, находясь в полной гармонии и тела, разума и души, Маша все-таки попрактиковалась в «томном взгляде», плавной, соблазняющей движениями бедер, походке на шпильках и искушающем хрипловатом шепоте. Шепот удался особенно хорошо, ее губы касались при этом его уха, и дыхание щекотало кожу. Все как по инструкции.
Ха, это было просто потрясающе! Маша ощутила себя роковой женщиной, кошкой. А реакция Павла на такие действия… Ммм. Естественная реакция, которую он должен был подавить, потому что проделала все это Маша, перед его выходом на сцену.
Что он играет сегодня? Концерт Сен-Санса с оркестром… Самое оно. Ее выходка, это была ее маленькая шалость, вызов в некотором роде. И проверка, ха, хм… профессионализма Павла.
В тоже время, это была поддержка со стороны Маши. Кто сказал, что великие не боятся? Нервы были даже у Павла, хоть и железные.