— Что же вы стоите все? Его в больницу надо! — вне себя закричал он и, растолкав толпу, кинулся бежать. — Лошадь надо! Машину надо! Я сейчас все найду!
Но Шарифулла уже опередил его и, остановив проезжающий по улице тарантас, подвел к толпе пожилого возницу.
— Вот мальчика искалечил бык.
— Бык… бык… забодал.
— В больницу бы надо, — наперебой заговорили вокруг.
— Мальчик у своих ворот стоял, а тут девочка в красном платье… Бык как бросится на нее…
Но проезжающий не стал слушать подробности.
— Отнесите мальчика в тарантас, — распорядился он.
Толпа раздвинулась, засуетилась. Чьи-то заботливые руки устелили дно телеги мягким сеном. Шарифулла бережно поднял мальчика на руки и уложил его. Габдулла изо всех сел сдерживался, чтоб не стонать. Схватив подол рубашки, он засунул его в рот, но черные тени под глазами и бескровное лицо яснее жалобного стона говорили о его страданиях…
Товарищи, протиснувшись к тарантасу, с испугом и надеждой смотрели на своего вожака, готовые по первому его зову броситься к нему на помощь, принять на себя его страдания.
— Ну, время трогать. Кто поедет с мальчиком? — спросил возница.
— Мы… мы поедем! Это наш товарищ! — жалобно запросились мальчики.
Но Шарифулла уже сел на козлы рядом с возницей.
— Бабушки его нет дома… А без меня, пожалуй, толку не будет! Поехали! — сказал он.
Лошадь тихонько двинулась вдоль села. Ехать было далеко, за двадцать пять километров, в аул Култабан. Тарантас осторожно объехал дальний берег озера и скрылся из глаз. Народ начал расходиться. И только трое товарищей все еще стояли и смотрели на дальнюю дорогу, ведущую через горы к аулу Култабан. Им было страшно и непонятно, что Габдулла, который еще так недавно бегал и прыгал на своих ногах, отдавая звонким голосом приказы, ходил вместе с ними к озеру, — этот Габдулла лежит теперь, как мешок с овсом, на дне тарантаса, и Шарифулла везет его в какую-то далекую больницу. Мальчики стояли у ворот дома Габдуллы и долго смотрели на дорогу, которая затерялась в горах. Они напоминали воробышков, у которых кошка унесла мать.
Габдуллу увезли, и ребята перестали ходить на рыбалку, но каждый день они навещали своих рыб и носили им корм.
Дни шли. В ауле все было по-прежнему, если не считать того, что бурого быка хозяин зарезал на мясо. Сам хозяин, конечно, не зарезал бы, да народ поднял шум:
— Если не зарежешь, то мы потребуем отобрать у тебя быка, а тебя отдадим под суд!
Случилось за это время и еще одно примечательное событие: Айдар выполнил обещание, данное сестренке Гульнур. Обнаружив на чердаке фермы воробьиное гнездо, он достал двух воробышков, которых Гульнур легко приняла за жаворонков. Но пока брат мастерил для птенцов клетку, девочка уже выпустила их на волю.
У Вазира тоже была новость, или, вернее, обнова: мать сшила ему желтую сатиновую рубашку, но он все равно не надевал ее, берег на сабантуй. Старые синяки и шишки Якупа зашивали, а новые прибавлялись он все еще старательно изживал свою «примерность», пожалуй, в самом ауле, да и в окружности его не осталось ни одного дерева, на которое не лазил бы Якуп, ни одной скалы, куда бы он ни поднимался. Ни одной ямы или канавы, которые он не перепрыгивал бы. Ко всему этому постепенно привыкала даже его беспокойная мать.
Весть о несчастном случае с Габдуллой дошла до летнего пастбища, где работала его мать. На другой же день, плача и терзаясь за сына, она примчалась в аул и тут же, не распрягая коня, поскакала в Култабан. В ауле ее даже никто не видел, кроме старой бабушки, которая уже выплакала глаза от горя. В больнице, увидев, что сын жив, мать немного успокоилась. У Габдуллы были сломаны два ребра и левая рука.
— Молодые кости быстро срастаются, — сказал доктор и тут же похвалил Габдуллу: — Терпеливый, выносливый мальчик ваш сын, вырастет — будет настоящим джигитом.